Теплый дом. Том II: Опекун. Интернат. Благие намерения. Детский дом (записки воспитателя)

— Списали? К Фроське в карман? Я бы на вашем месте поинтересовалась, почему их списали.

— Давайте будем каждый на своем месте…

Она повернулась и решительно зашагала к морю.

…НУ ВЕДЬ ЖДУТ ЖЕ ВАС!

Вторые сутки активно бодрствую. И дни и ночи в таком напряжении, что сна — ни в одном глазу.

Настроение у всех аховое.

Утром привезли торт — воздушный и немыслимых размеров. Поставили в банкетном зале.

После обеда вбегает Огурец в мою Голубятню. Весь в «мыле».

— Ольга Николаевна! Хотите загадку? Дано: сегодня именины, привезли торт, вот та-а-акой! Так? А кто-то залез в банкетный зал и по торту побегал! Прямо во «вьетнамках»! Вот. Спрашивается — с чем именинники будут чай пить?.. А можно, чтоб еще привезли?

Ну, нет, голубчики. Я и сама шутить люблю, но не до такой степени. Не обессудьте — будем разбираться.

— Передай всем — жду в четыре под тентом, у столовой. И чтоб без опозданий!

Кризис назрел. Необходима «хирургия». Адреналин, как говорят медики, в кровь хлестнул. Ладно, разберемся…

Перед таким ответственным делом хорошо бы на часок прилечь. Нервишки — никуда! Шалят! Руки дрожат — легкий треммер, левое веко дергается… Вид ужасный.

В аптечке никаких успокаивающих. Только две упаковки седуксена. Было два часа дня.

Заглотнула одну таблетку и прилегла, не раздеваясь. На всякий случай завела будильник. Лежу и чувствую, как противно колотится сердце. Прямо где-то в горле.

Пролежала минут пятнадцать — никакого эффекта. Проглотила еще одну. И еще две, минут через десять.

Теперь спать совсем расхотелось. В голове звон, в ушах вата, а на душе мерзопакостно. Все мои старания потерпели крах. Все, что говорила воспитанникам, воспринималось ими как кошкин чих, не иначе… Дура я, дура!

А может, они правы?.. Людмила Семеновна, Татьяна Степановна… Они все же детей лучше знают. Это их профессия как-никак.

Ну, хорошо. А что же мне в такой ситуации делать? Объявить детям войну? Нет, нет… Только не доходить до озверения, не опускаться до ненависти. Они дурачки, мои детки-конфетки… Сами не знают, что творят.

Абсурд, абсурд!

Разве мы имеем право ненавидеть друг друга? Я и мои воспитанники? Конечно, я не права — так орать на них никогда еще не орала. Правда!.. Но что же делать? Что делать?..

Откуда-то донесся вопль Огурцова. Дерутся, что ли?

Потом все стихло…

Что-то ужасное со мной происходит — так распускаться! Так потерять контроль над собой!.. А ведь подумать только — хотелось когда-то из них паи-деток сотворить… И надо же до такого додуматься… Так возомнить о себе!

Снова вопль — опять Огурец… Пойти посмотреть?.. А то, чего доброго, все патлы повыдергают друг другу, а все из-за чего? Из-за моей глупости, конечно…

Но куда подевалась моя былая резвость? Как горная серна носилась по лестницам детского дома полгода назад, да еще свысока поглядывала (было, было! чего скрывать) на флегматичных коллег…

Искупаться бы, может, легче станет.

Хочу встать и не могу. Смотрю на часы — около трех. Скандал — не только в себя не пришла, а и совсем из-под всякого контроля выбилась… Конечно, это все оттого, что не спала… Вздремнуть бы на часок, и хватило бы… Сразу сделаюсь бодренькой и опять — бегом, бегом. Все будет хорошо, все уладится…

Надо еще таблетку… Или лучше две…

— Ольга Николаевна! Ну ждут же вас! Вы что тут разлеглись! Уже четыре… Вы что? А-а-а!

Голос Киры донесся откуда-то издалека. Хочу сказать — сейчас, сейчас! Вот встану и приду, но язык онемел, и веки словно свинцом налиты. И хорошо вдруг стало… Теплая вода у ног плещется. Светло-лиловые медузы приятно щекочут. А говорят — жгутся!.. Любят у нас напраслину возводить… А вот совсем здоровенная. Прямо настоящий остров! А посередине пальма…

Хочу в тень.

Хорошо…

— Капельницу не снимать. Анализ крови делать через час. Внутрь ничего, будем стимулировать рвоту. Еще пару суток на физиологическом растворе. Венозную кровь брать два раза в сутки…

— Посмотрите — она проснулась. Веки дрожат.

— Ольга, вы меня слышите?

Открываю глаза — рядом знакомое сооружение. Такое же видела у Ханурика в реанимации.

— Ну как? — Ко мне склоняется женщина в белом халате.

— Голова болит… очень.

— Придется терпеть. Никаких анальгетиков теперь нельзя. И в ближайшие шесть месяцев от лекарств лучше воздержаться. Может проявиться побочное действие.

Через несколько дней меня перевели в отдельную палату — маленький закуток…

— К вам гости, — заглядывает кто-то из персонала. — Только недолго. Не подводите.

Входит наша, детдомовская, медсестра.

— Ой, как интересно! Ты здесь одна? Вот от Трофимовны передачка — полкурицы и персики, вкусные! — затараторила она. — Ты ешь, ешь, они чистые… Что тебе привезти?

Бегло осматривает палату, садится рядом.

— Привези белье. В чемодане желтый пакет. И еще двухтомник Лермонтова — в тумбочке две синие книжечки. Найдешь. И еще «Дневник Печорина», самоделка. Сшиты листы.

— Так этого уже нет.

— Как — нет?