Там, на сухой стороне

Не знаю, куда метил Чантри - в два пальца, один или всю ладонь, но два он отстрелил.

После этого Оуэн Чантри спустился на одну ступеньку, потом на другую. Он стоял с оружием в руке, а его черные начищенные сапоги ослепительно сияли на солнце. В первый раз я увидел его револьвер не в кобуре.

- Меня зовут Оуэн Чантри, - повторил он. - На этом ранчо жил мой брат. Его убили. Теперь здесь живут эти люди, и они здесь останутся. Я тоже останусь на этой земле, и если среди вас есть люди, которые принимали участие в убийстве брата, ваш единственный шанс остаться в живых - повесить их. Даю вам две недели, чтобы их найти и наказать. Две недели...

- Ты здорово управляешься с револьвером, - сказал мускулистый, - но мы еще вернемся.

Чантри спустился еще на одну ступеньку. Ветерок пошевелил спадающую на лоб прядь волос и прижал тонкое полотно белой рубашки к мышцам груди и рук.

- Зачем же возвращаться, мистер Фенелон? - приветливо отозвался Чантри. - Можем поговорить здесь и сейчас.

- Ты знаешь мое имя?

- Конечно. И многое другое, правда, ничего лестного. Положим, вы сбежали от своих грехов, но от памяти не сбежишь. Да и люди о них помнят.

Чантри сдела к нему шаг, не убирая револьвер.

- Вы уже здесь, мистер Фенелон. Выбор оружия за вами.

- Я подожду, - сказал Фенелон. Он не отрывал тяжелого взгляда от Чантри, но было заметно, что он его остерегается, что ему не нравится такой оборот дела.

- А вы? - Чантри посмотрел на коренастого мужчину, который хотел меня избить. - Вы тоже подождете?

- Нет, клянусь Господом. Я приехал научить молокососа вежливости и я это сделаю.

Чантри ни на секунду не отпускал их из вида.

- Доби, хочешь разобраться с ним сейчас или попозже?

- Разберусь сейчас, - сказал я и вышел во двор, а коренастый пригнувшись пошел на меня.

Отец приехал в Америку, когда был еще мальчишкой, и поселился в Бостоне, где жило много ирландцев, а среди них - немало отъявленных драчунов. Там он научился драться, а когда я подрос, он показал мне кое-что из этой науки. Сам отец не был хорошим бойцом, но оказался отличным тренером, он научил меня кулачному бою и некоторым приемам корнуэльской борьбы.

В детстве я начал драться тут же, как только меня вынули из пеленок. Впрочем, как и многие в то время.

Сейчас же мне было шестнадцать и мои руки привыкли к топору, плугу, кайлу и лопате. Поэтому, когда противник, пригнувшись и расставив руки, приблизился ко мне, я собрался, ухватился обеими руками за его загривок и резко рванул вниз, не забыв одновременно выставить вперед колено.

В этих двух простых движениях заключается нечто, весьма неприятное для цвета лица и формы носа.

Он отшатнулся назад, чуть было не упал на колени, но удержался и выпрямился. Вместо носа было кровавое месиво. Признаюсь, выдержка него была. Он снова двинулся на меня и я врезал ему прямо по тому, что осталось от его носа.

Он выстоял и принялся махать своими кулачищами, которые были довольно тяжелыми. Он зацепил меня сначала одним, потом другим, но я стоял крепко, выдержал эти удары и врезал ему снова, на этот раз в живот.

Он застыл на месте, хватая ртом воздух, и у меня появилась прекрасная возможность нанести ему парочку ударов, от одного он увернулся, но второй пришелся ему прямо в ухо. Он схватился за голову и я снова врезал ему в живот.

Тут он отступил на шаг. Мой следующий удар опрокинул его, и он рухнул на колени.

- Достаточно, Доби, - сказал Чантри. - Отпусти его.

Я отступил, но глаз с него не спускал. По правде говоря, я страшно испугался. Я рисковал собственной шеей, обращаясь с ним таким образом. Просто-напросто, он меня слишком уж сильно разозлил во время нашей встречи на тропе.

- Итак, джентльмены, - сказа Чантри. - Я полагаю, вы поняли в чем дело. Эти славные люди хотят только одного - мирно жить на своем ранчо и обрабатывать эту землю. Что касается меня, то я уже объяснил, чего жду от вас. Мне известно, что либо вы, либо кто-нибудь из ваших приятелей убил моего брата. Решайте сами. Повесьте убийц или я повешу вас. Одного за другим. А теперь ступайте. И без шума, пожалуйста.

Они ускакали. Коренастый плелся позади, утирая нос рукавом. Сначала одним, потом другим.

Отец в изумлении посмотрел на меня:

- Доби, я и не знал, что ты умеешь так драться.

Я тоже взглянул на него, смущенный:

- Я и сам не знал, пап! Он просто дал мне избить себя.

После ужина, следя за облаками, сгрудившимися вокруг горных вершин, я думал о той девушке и пытался понять, кем она была для этих людей и что случилось после их возвращения домой.

- Вы ведь не думаете, что они на самом деле повесят своих? - спросил отец.

- Не сразу, - спокойно ответил Чантри, - не сразу.

Мы уставились на него, но он, если и заметил это, не подал виду, и я поразился тому, насколько он сам верил в свои слова.

- Вы и в самом деле их повесите? - опять спросил отец.

Оуэн Чантри помолчал с минуту, а когда заговорил, голос его звучал глухо: