Тайный заговор Каина

Вилла профессора Камплоха имела просторный холл, украшенный зелеными растениями в больших вазонах, среди которых была и финиковая пальма в большом бочкообразном вазоне, стянутом бронзовыми обручами. Из холла широкая лестница с резными перилами вела на первый этаж. Мраморный пол был покрыт персидскими коврами, на стенах висели подлинники работ французских импрессионистов, произведения из Восточной Азии. Особый интерес представляли гравюры Дюрера. Я насчитал их штук восемь, на мой взгляд, все они были подлинными. Вдоль стен стояли скульптурные и резные работы из черного дерева и синие китайские вазы с золотыми драконами. Вокруг прохаживались люди, одни фотографировали, другие расспрашивали строгую полную женщину лет пятидесяти в темно-сером свободного покроя пальто из грубой шерстяной ткани. Ее седеющие волосы были аккуратно зачесаны назад и собраны в небольшой пучок. Женщина сердито хмурила брови и недовольно поджимала губы. Ее раздражали незнакомые люди, снующие из комнаты в комнату, и царивший вокруг непривычный беспорядок. Рядом с пожилой фрау стоял молодой офицер с блокнотом и коренастый пожилой мужчина с бычьей шеей.

— Сколько раз я должна повторять вам? — раздраженно проговорила женщина. — Я не живу здесь. Только профессор и фрау Ломбард. Я прихожу сюда на работу каждый день в девять и ухожу в шесть, кроме субботы. По субботам — в два. Я живу рядом — Кюрвеналь-штрассе, 2. Я ничего не знаю.

— Когда уехал профессор Камплох? — спросил дребезжащий голос, принадлежащий мужчине с бычьей шеей.

— Вчера утром. На симпозиум в Мюнхен.

— Автомобилем?

— Только до Ганновера, затем поездом. Он не любит водить машину. Лекцию он читал прошлым вечером.

— Почему он не полетел самолетом?

— Он не переносит самолетов. И ездит по возможности в спальных вагонах.

— Когда он вернется?

— Завтра, в среду.

— Где он останавливается в Мюнхене?

Домработница, видимо, только что пришла. Она еще не успела снять пальто. Только старомодную черную шляпку, которую держала в руках. Было начало десятого.

— Отель?..

Инспектор Эйлерс прокашлялся. Мужчина с бычьей шеей обернулся. У него были седые редкие волосы; под хитрыми, узкими глазами виднелись тяжелые багровые мешки, напоминающие виноград. Неприятное лицо. Это был инспектор Фегезак. Эйлерс представил нас. Произошло обычное недоразумение, случавшееся на протяжении ряда лет.

— Марк? Писатель? — спросил Фегезак, глядя на меня.

— Да, — сказал Эйлерс.

— Нет, вы спутали меня с братом.

— Тогда почему же вы сказали, Эйлерс… — Замешательство не сделало инспектора привлекательнее. Его глаза напоминали щелки.

— Я тоже пробовал писать, — сказал я. Повторялось обычное недоразумение, которое уже не раздражало меня.

— Вы писали тоже? Я читал несколько книг вашего брата. Вернер Марк… Одна из них даже сейчас в списке бестселлеров журнала «Шпигель», так ведь? Я читаю «Шпигель» постоянно.

Так вот что нравится читателям «Шпигеля».

Мой брат кивнул.

— Да, моя последняя книга только что вышла.

— А вы? — Фегезак вновь посмотрел на меня.

— Я не писал несколько лет.

— А что вы писали?

— Новеллы. Ничего особенного.

Эйлерс что-то шепнул инспектору. Тот согласно кивнул.

— Хорошо, может, осмотрим дом? — сказал Эйлерс, жестом руки приглашая нас. Лансинг ободряюще улыбнулся мне. По лестнице мы вчетвером поднялись на второй этаж.

Оставшись внизу, возле пустого камина, Фегезак продолжал опрос домработницы.

— Во сколько вы ушли отсюда вчера?

— Как обычно, в шесть. Что здесь произошло? Скажете вы мне наконец? И позвольте в конце концов сесть. Я не намерена стоять здесь в мокром пальто до вечера.

Фегезак молча кивнул.

На втором этаже было с полдюжины комнат. Во всех имелись большие окна, в некоторых — балконы. Я увидел поваленные штормом деревья, кружащиеся мокрые листья, темноту и вздымающийся вдоль края имения лес. Отопительная система работала на полную мощность, поэтому в комнатах, обставленных дорогой мебелью, было душно.

— Профессор Камплох, должно быть, богатый человек, — сказал я.

Мой брат молчал. Он шагал рядом со мной, с мрачным видом уставившись в пол.

— Должность, занимаемая им в больнице, хорошо оплачивается. Он также руководит процветающей частной клиникой в городе, — пояснил Эйлерс. — Люди приезжают к нему издалека. Знаменитый врач.

— Сколько же ему лет?

— Пятьдесят девять.

«А Лилиан тридцать девять, — подумал я. — Лилиан — любовница почти шестидесятилетнего мужчины».

Кажется, мой брат угадал мои мысли. Он сказал:

— Лилиан всегда стремилась к спокойной жизни, или ты забыл?

Я бросил на него яростный взгляд. Он ответил мне тем же, и наши взгляды скрестились. Он смотрел на меня дикими, жестокими, полными ненависти глазами, но где-то в глубине его темных расширившихся зрачков таились все те же растерянность и страх.

— Разве нет, Ричи? — со злостью спросил Вернер. — Конечно, так.

Мы прошли за Эйлерсом в библиотеку.