— Да. Ну и что? — со злостью спросил Вернер. Голос Эйлерса прозвучал подчеркнуто вежливо:
— Вы когда-нибудь слышали о такой фирме — «Федерсон»?
— Нет! Никогда! — выкрикнул мой брат.
— Да. Я так и думал, — спокойно заметил инспектор, поставив бутылку на место. — Теперь осмотрим комнаты фрау Ломбард.
Комнаты Лилиан на третьем этаже были почти такими же, как и на втором, за исключением мебели. Они были выполнены в современном стиле, с преобладанием черного и белого цветов: белые ковры, черные обои. После антикварной обстановки той части дома, которая принадлежала доктору Камплоху, жилище Лилиан производило поразительное впечатление. Во всем ощущалась женская рука, хотя царил некоторый беспорядок. Вокруг лежали журналы, газеты, одежда, туфли. Еще чувствовался запах духов Лилиан. Этот до боли знакомый запах воскресил в моей памяти картины тех чудесных лет. Тогда мы знали, что такое счастье, радость, надежда.
— Профессор никогда не был женат? — спросил я, когда мы обходили комнаты. Полицейские деловито фотографировали, снимали отпечатки пальцев, обыскивали шкафы, не обращая на нас никакого внимания. Темнели окна, залитые дождем. В каждой комнате был включен свет.
— Его жена умерла много лет назад. — Казалось, голос инспектора доносился издалека.
Мы находились в туалетной комнате Лилиан. В одном месте валялись ее туфли, в другом — чулок. На туалетном столике возле зеркала горкой лежало содержимое ее сумочки. Серая кожаная сумочка была небрежно брошена тут же, среди баночек с кремами и маникюрных ножниц. На спинке кресла белел атласный халат, казалось, еще хранивший очертания ее тела. Мне стало не по себе.
— Смотрите, — сказал инспектор. — Вот гнездо телефонного коммутатора. Судя по отпечатку на войлоке, оно, мне кажется, должно было бы быть возле окна. Но мы нашли его в спальне. Пройдите, пожалуйста, со мной. — Он уже шел вперед.
В спальне Лилиан был полный беспорядок. Смятая и испачканная постель, перевернутые стулья, разбросанное по полу содержимое ящиков стола; ночные рубашки, фартук, тапочки были рассеяны по комнате.
Инспектор извинился:
— Наши люди и санитары из «скорой помощи»… Мне очень жаль.
Я уставился на испачканную постель. Всего несколько часов назад в ней лежала, задыхаясь и стеная, Лилиан, она звонила мне, опасаясь за свою жизнь. Белый телефон стоял возле кровати.
— Непонятно также, — сказал Эйлерс, заметив, что я смотрю на постель, — почему телефон здесь, а не в соседней комнате?
Ему ответил мой брат:
— А почему бы ему не быть здесь? Вот для него розетка. Несомненно, фрау Ломбард часто пользовалась телефоном в спальне. Иначе зачем ей было ставить розетку?
— Верно. Тогда бы она не устанавливала его в спальне. Она либо хотела позвонить отсюда, либо ждала звонка, потому и перенесла телефон, не так ли? А от кого она могла ждать звонка? В любом случае мы полагаем, что она перенесла телефон перед тем, как ей стало плохо. Для чего?
— Не знаю, — сказал Вернер.
— Скверно, — произнес Эйлерс. Я вновь почувствовал, что он собирается спровоцировать Вернера. И у него получилось.
— Что значит «скверно»? — ощетинился Вернер.
— Я думал, у вас есть какая-то мысль насчет этого.
— Почему у меня? Почему не у моего брата?
— Ваш брат сказал, что не разговаривал с фрау Ломбард несколько месяцев. Вы же, напротив, упомянули о том, что иногда говорили с ней по телефону. Кажется естественным предположить, что, возможно, вы намеревались позвонить или уже звонили ей.
— Я не потерплю подобные намеки! Я не звонил и не собирался звонить ей!
— …а может, фрау Ломбард звонила или собиралась позвонить вам?
— Нет!
— Почему ты кричишь? — спросил я брата. Кажется, Вернер не услышал мой вопрос. Он был слишком взволнован.
— Странно также и то, что она не позвонила вам, — сказал Лансинг.
— Почему?
— Вы живете намного ближе к ней, чем ваш брат, и все еще контактировали с ней. Но она позвонила вашему брату. Вы можете объяснить это?
Мой брат был вне себя от ярости.
— Она не позвонила ни в полицию, ни в больницу, ни доктору. Вы можете объяснить этот факт? — вопросом на вопрос ответил Вернер и яростно взглянул на Эйлерса.
Эйлерс с улыбкой покачал головой.
— Тогда мы будем вынуждены предположить, что фрау Ломбард была охвачена паникой и действовала неразумно.
— Несмотря на это, она успела вынуть из медальона фотографию, прочесть и набрать телефонные номера, написанные на ее обороте.
В этот момент я увидел фотографию в серебряной рамке, стоящую на туалетном столике. На ней, несомненно, был тот же мужчина, что и на фотографии из медальона, только лет на 25 моложе. Я подошел ближе.
— Это Камплох? — спросил я.
— Да. Судя по всему, фотография военных лет.
Узкое лицо, высокий и широкий лоб. Он смотрел, улыбаясь, прямо в камеру. Однако светлые глаза оставались серьезными.
«Совсем как у Мински», — подумал я.
Но выражение глаз молодого профессора было иным. Гладко выбритое молодое лицо, светлые брови, густые светлые волосы и тот же широкий шрам от скользящего пулевого ранения на левой щеке, протянувшийся от подбородка до скулы.
У нижнего угла фотографии помещалась краткая шутливая надпись: