Тайны лабиринтов времени

– Беспаспортным платим меньше, потому как рискованно. Если дознается воевода, что берем на работу беглых – голова с плеч. Сзади раздался смех – все знали, что воевода закроет глаза на что угодно, когда деньгами их прикрывают. Купцы с удовольствием пользуются именем воеводы, чтобы практически не платить бурлакам.

Я согласно кивнул головой.

– Тогда получи в задаток копейку и распишись в договоре, если грамотный, а нет, так палец вымажи чернилами и приложи к бумаге, – он сунул мне под нос толстую книгу, пододвинул перо и чернильницу. Я долго мычал и мусолил страницы книги, перелистывал их неуклюжими пальцами.

– Не умеешь писать, так приложи палец, я же тебе говорил. Отдай книгу, бестолочь, – приказчик нашел нужную страницу, взял перо, написал что-то и, пододвинув ко мне книгу, ткнул пальцем в нужную клеточку. Я оставил свой чернильный отпечаток и крестик.

Через несколько дней баржи стали отходить от пристани. Цепочкой потянулись они по течению Волги, не обошлось и без неразберихи. При отплытии столкнулись две баржи, кормщики не хотели друг друга пропустить, а когда произошел затор, то дело дошло до драки между командами и бурлаками – бились насмерть. Буянов кое-как утихомирили, а суда растащили.

Прокопыч был у нас волом, главной тягловой силой, бригадиром и направляющим всего движения нашего общества. Человек немногословный, и силищу имел огромную, команды отдавал короткими и громкими словами.

– Отдавай! Не засаривай! Засобачивай! Тяни!

Бурлаки затянули песню про пса: «Белый пес шаговит, шаговит, черный пес шаговит, шаговит…»

Мужики подхватили охрипшими голосами, и начались бесконечные дни, полные непосильного труда и отупляющей боли в натертых лямками плечах. Больше двадцати верст в день пройти еще никому не удавалось, время ползет медленно. Ломовая и сонная жизнь наводит тоску и невообразимую скуку, а еще медленно заползающее в голову безразличие к окружающему миру. А и мир ли это?

От такой жизни постепенно тупеешь. Перепели все песни, которые знали: про дубинушку, да про калину или малину, про бурлацкую долю, да про хозяйскую дочку.

Бечева все время цепляется за кусты и деревья, тем самым затрудняя, а то и останавливая ход. Косные-то и дело ссаривали бичеву с препятствий. Когда баржа идет по гладкой воде, то мы, хоть и тянем лямку, но идем, отдыхая, да с припевками, а порой и в хорошем настроении. Баржа, что человек: когда растеряется и не знает, что дальше делать и как жить, с места не сдвинешь. Баржа, если остановилась, то ее сперва раскачать нужно, а уж она, если сдвинулась с места, сама нас подталкивать начинает.

На крутом обрыве, называемым горбатым, я вместе с еще одним новеньким – кашеваром Ивашкой, прошел обряд посвящения в бурлаки. Нас скатили вниз с обрыва, засунув в парусиновые мешки и пиная ногами. Мне показалось, что переломал себе все кости, пока скатывался, а в конце причастия чуть не захлебнулся в реке, влетев в воду со всего размаха. Я стерпел надругательство молча – ну, раз положено, так положено, чего уж тут. А вот Ивашка рассвирепел и полез в драку, досталось даже Прокопычу, хотя тот на голову выше Ивашки и, чуть, не в два раза шире в плечах.

Иногда ставили паруса, когда ветер подходящий, тогда залезали на баржу и заваливались спать. Не было приятней жития, чем в такие вот дни. Но, коли подул обратный ветер, то наша жизнь превращалась в ад кромешный. В такие дни мы молились, чтобы ветер встречный утих, а попутный крепче стал, да настолько, чтобы силушки нашей хватило тянуть дале баржу.

– Мочи нет, бросай якорь! Переждем непогоду, потом наверстаем, – скомандовал Прокопыч.

Однажды наша баржа, тяжело затрещав боками, села на мель. Снимали ее целый день, установив на берегу ворот, а наутро спина и ноги болели так, что я готов был скорее сдохнуть, чем пошевелиться, чтобы оторвать свое тело от земли и продолжить движение.

По вечерам разжигали костер, складывали в общую кучу пайки и вот уже кипит в котле каша. Мажешь ее медом и получаешь любимое и, единственно возможное, блюдо бурлаков-саламату. Разливаем по кружкам квас и как все наедятся, да жажду удалят – рассказываем байки о похождениях воровских казаков, о знаменитых атаманах, да о сокровищах, припрятанных в горах, в пещерах подземных, да в бескрайнем море Черном, на котором нет бурлаков, а одни вольные казаки гуляют.

Перед отплытием я приметил писаря, что меня на работу принимал, у нас на барже ошивался. Он с бурлаками не разговаривал, днем спал, а ночью пил с приказчиком и тянул дурным голосом, какие-то жуткие, воровские песни. За четыре дня до прихода в Казань, на противоположном берегу реки, мы увидели в кровавых лучах заходящего солнца высокую гору, окруженную чащей лесной. На вершине той горы виднелись развалины старой крепости.

– Гора дьявола! Гора дьявола! – пронеслось по цепочке бурлаков.

Все остановились и принялись креститься, и плевать через левое плечо. Послышался шепот, – проклятое место, живые туда не ходят, там одни вурдалаки с вампирами обитают.

– Об этом и так все знают, – ответил Ивашка.