Читаем Тайны лабиринтов времени полностью

Случайные прохожие пострадали не меньше татарских бойцов. Бурлаки неслись по городу в погоне за татарами, и никто не различал, тот ли это татарин, что пришел драться, или просто прохожий. Татары для бурлаков были все на одно лицо. Бурлаки вошли в раж и, врываясь в дома, начали грабить их.

На Казань напали русские бурлаки – и в очередной раз город был разграблен, а бойцы перебиты. После окончательного разгрома татар, чтобы остыть, мы искупались в реке, и пошли в трактир.

В «Медведе» – так назывался трактир из-за вытесанной статуи медведя, стоящей у входа в него – после обильного ужина мы растащили столы для плясок. Пиво сменила водка, которую мы пили, не закусывая. Трактир наполнился веселыми девицами.

Карлик взял в руки балалайку – и пальцы бойко забегали по струнам:

Собирался казак на войну,

Взял коня своего под узду,

Сабельку булатную надел,

И, как водится в народе, выпил и поел…

Двое цыган вывели в круг ручного медведя. Началось настоящее веселье, последнее, что я услышал – это крик: «Бей татарву!». И сознание мое померкло.

Я проснулся на берегу Казанки с дикой головной болью и почувствовал, как на голову льется холодная вода.

– Ну что, пойдешь дальше бурлачить или хватит с тебя нашей жизни?

– Бурлачить, – глупо повторил я, но ответа, видать, от меня так и не дождались. Второе просветление сознания – было не столь мучительным и уже более осознанным. Я лежал в светлой избе, и на мне было свежее исподнее. Дверь отворилась – и в горницу вошел Прокопыч.

– Жив и здоров, молодец? Еще раз спрашиваю: пойдешь бурлачить или со мной, я так на баржу возвращаться не желаю. Мне до Казани нужно было дойти, чтоб не словили и ухи не обрезали.

– А куды с тобой, ты вообще кто?

– Дед Пихто, что помещика зарезал. Заводи, братва!

В горницу пришли бурлаки и притащили писаря с баржи.

– Омелько, очнись. Так до тебя дошло – или нет, кто я такой?

– Ты беглый.

– Правильно, а потому скажу тебе: не один я пришел к той мысли, что пора к вольной казачьей жизни поближе быть. Ты-то, как с таким умением – и в бурлаках оказался, тебе бы в цирке выступать, в самый раз будет. Видел, как косил татарву, они на землю валятся, знай, в снопы собирай и вяжи, слова не скажут. Пиши, гусиная твоя душа, ишь, уши развесил.

Писаря, белого как снег, трясло от страха.

– Пиши пашпорт, – прорычал Прокопыч.

– Как имя твое, отрок? Откуда родом? Кто родители, и какого чина, звания?

– Омелько, сын Степана-крестьянина, свободный. Село Шогово Воронежской губернии.

Писарь дрожащими руками написал мне паспорт и его вытолкали вон из дома. Прокопыч поднялся и открыл окно.

– Вы гляньте на писаря, надо же так напиться, чтобы сил хватило только до калитки дойти.

– Спит, поджавши ножки. Хозяйка, на стол накрывай. Ты, Омелько, теперь с пашпортом, но я так и не услышал твоего решения.

– У тебя, атаман, уже и ватага собрана, и дело поставлено? Чего ж меня спрашивать, коль деваться мне все равно некуда. С тобой, конечно, где наша не пропадала.

– Что ж, вот и ладно. Глянь в окно. Видишь, девки белье стирают? Сторожевые мои. Они где белье то стирают? У самой пристани, а купцы посмеиваются над ними. «Дуры, – говорят, – ваше белье в этой воде еще грязнее станет, нежели было до стирки. А девки смотрят: какой струг якорь бросил, куда и что с него сгружают, да что на него грузят. Мы их товар ночью-то к рукам и прибираем.

У меня свои купцы есть, они по ярмаркам мой товар развозят, а мне денежки – ох как нужны. Теперь-то я богатей, но предложил я ватажникам своим уходить подалее, потому, как охоту на меня открыли. Хочу к Черному морю податься, в Дикое Поле. Ты был, когда на море? Небось, даже не знаешь, как оно выглядит?

– Даже не видел Дикое Поле, а уж про море, да еще и Черное, даже не слыхивал, что за диковина? А вот, атаман, у меня к тебе вопрос есть.

– Задавай, меж казаком и атаманом не должно быть туману.

– Если ты богат, то зачем пошел в бурлаки?

– Поготь немного, да ты ешь и пей на здоровье, а вечером я отвечу на твой вопрос сполна.

Прокопыч собрал ватагу, когда стемнело, казаки спустили на реку легкие струги.

– Браты, прибыл наш караван, возьмем его – и айда к казакам в Дикое Поле. Ответил я на твой вопрос?

– Нет, признаться, я ничего не понял.

– Караван нам этот нужен. А следить за ним как? Меня по всей Руси ловят, а в бурлаках никто искать не будет. Сейчас все поутихло, да и караван наш теперь богатой добычей станет. Он, видишь ли, по реке пока идет, то товар купеческий и собирает. В Казани он в последний раз загружался и товара теперь всякого на нем тьма.

Ватажники сели на лодки, и мы отчалили от берега.

– Караван, он потому караван, что его охраняют солдаты, – наставлял меня Прокопыч, – нам нужно без шума и стрельбы их взять.

– Ну, хотя бы постараться, – ответил я.

– Стой! Не подходи к каравану! Кто там? Отзовись! Чего вам нужно? – раздались команды с баржи.

– Чей товар бережете, служивые? – спросил Прокопыч.

– Торговых людей из Астрахани.

– Так это не ваш, стало быть.

– Знамо, не наш.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза