Сущность христианства

Благодаря чрезмерной субъективности, христианство не признает рода, в котором именно и заключается разрешение, оправдание, примирение и спасение от грехов и недостатков индивидов. Христианству, для победы над грехом, понадобилась сверхъестественная, особая, опять таки личная, субъективная помощь. Если я один составляю род, если кроме меня нет других, качественно отличных от меня людей или, что тоже, если нет различия между мной и другим, если все мы совершенно равны, если мои грехи не нейтрализуются и не парализуются противоположными качествами других людей, тогда, конечно, мой грех есть вопиющий позор, возмутительное преступление, которое можно искупить только необычайным, нечеловеческим, чудесным средством. Но, к счастью, существует путь естественного примирения: другой индивид сам по себе есть посредник между мной и священной идеей рода. «Человек человеку Бог». Мои грехи уже потому ограничиваются и обращаются в ничто, что они суть лишь мои грехи и не являются грехами других людей.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ Христианское значение свободного безбрачия и монашества

Понятие рода и значение жизни рода исчезло с появлением христианства. Этим лишний раз подтверждается приведенное выше положение, что христианство не заключает в себе принципа культуры. Если человек непосредственно отождествляет род с индивидом и считает это тождество своим высшим существом, своим Богом, если таким образом идее человечества служит для него объектом только как идее божества, то пропадает потребность в культуре. Человек вмещает все в себе, в своем Боге и поэтому не чувствует потребности дополнять себя другим индивидом, представителем рода, созерцанием мира вообще, — потребности, на которой только и покоится стремление к культуре. Но тем не менее человек достигает своей цели — он достигает ее в Боге. Бог есть именно эта достигнутая цель, осуществленная высшая цель человечества. Но каждый индивид думает, что Бог существует только ради него. Только Бог и нужен христианам. Им не нужны ни другой индивид, ни род, ни мир; внутренняя потребность в другом совершенно отсутствует. Бог заменяет мне род, заменяет другого. Только отрекаясь от мира, обособляясь от него, я сильнее чувствую потребность в Боге, живее ощущаю присутствие Бога и чувствую, что такое Бог и чем он должен быть для меня. Разумеется, и религиозный человек нуждается в обществе, в общественном назидании и молении. Но потребность в другом лице всегда является для него крайне незначительной. Спасение души есть основная идее, главная задача христианства, но это спасение заключается только в Боге, только в сосредоточении на нем. От христиан требуется деятельность для других, как условие спасения, но основа спасения есть Бог, непосредственное отношение к Богу. И поэтому деятельность для других имеет только религиозное значение, основой и целью ее является отношение к Богу, в силу чего она есть в сущности деятельность для Бога, для прославления его имени, для распространения его славы. Но Бог есть абсолютная субъективность, сверхмировая, отрешенная от мира, освобожденная от материи, чуждая жизни рода и половых различий. Поэтому отчуждение от мира, от материи, от жизни рода есть существенная цель христианства.[101] И эта цель осуществилась наглядным образом в монашестве.

Некоторые утверждают, что монашество появилось впервые на Востоке. Это самообман. По крайней мере, защищая это положение, надо остаться справедливым до конца и объяснять тенденцию, противоположную монашеству, не характером самого христианства, а духом, природой Запада. Но чем тогда объяснить восторженное отношение Запада к монашеству? Нет, монашество вытекает из самого христианства; оно является необходимым следствием веры в небо, которое христианством обещано человечеству. Где небесная жизнь есть истина, там земная жизнь есть ложь; где фантазия есть все, там действительность — ничто. Земная жизнь теряет свою цену для того, кто верит в вечную, небесную жизнь. Или вернее, она уже потеряла для него всякую цену: вера в небесную жизнь есть вера в ничтожество э т о й жизни. Я не могу представить себе загробной жизни без того, чтобы не томиться по ней, чтобы не окидывать жалкую земную жизнь взглядом сострадания или презрения. Небесная жизнь не может быть предметом, законом веры, не будучи в то же время законом нравственности. Она должна определять мои поступки для того,[102] чтобы моя жизнь согласовалась с моей верой: я не должен привязываться к преходящим благам этой земли. Я не должен и не хочу, ибо что такое все эти блага в сравнении со славой небесной жизни?[103]