Сущность христианства

Правда, качество будущей жизни зависит от качества, от моральных свойств земной жизни, но нравственность сама определяется верою в вечную жизнь. И эта соответствующая загробной жизни нравственность заключается в отречении от этого мира, в отрицании этой жизни. Чувственное проявление этого духовного отречения есть монастырская жизнь. Все должно в конце концов проявляться во внешней, чувственной форме.[104] Монастырская и вообще аскетическая жизнь есть жизнь небесная, насколько она может проявиться здесь, на земле. Если моя душа принадлежит небу, то мое тело не может и не должно принадлежать земле. Душа оживляет тело. Когда душа улетает на небо, покинутое тело умирает и вместе с ним умирает соединительный, связующий орган между миром и душой. Смерть, отделение души от тела, по крайней мере от этого грубого материального, греховного тела, есть переход на небо. Но если смерть есть условие блаженства и нравственного совершенства, то единственным законом морали является умерщвление плоти. Нравственная смерть есть необходимое предвосхищение естественной смерти — необходимое по тому, что было бы в высшей степени безнравственно достижение неба предоставить смерти чувственной, которая не есть акт моральный, но акт естественный, общий человеку и животному. Поэтому смерть должна возвыситься до акта морального, стать актом самодеятельности. «Я каждый день умираю», говорит апостол,[105] и это изречение основатель монашества, св. Антоний, сделал девизом своей жизни.

Мне могут возразить, что христианство стремилось только к духовной свободе. Пусть так; но что такое духовная свобода, не выражающаяся в поступках, не проявляющаяся в чувственной форме. Или ты думаешь, что твоя свобода зависит только от тебя, от твоей воли, от твоих мыслей? О, тогда ты сильно ошибаешься; значит, ты никогда не переживал истинного акта освобождения! До тех пор, пока ты связан известным положением, известной профессией, известными отношениями, твои поступки невольно определяются ими. Твоя воля, твои убеждения освобождают тебя только от сознательных, а не от скрытых, бессознательных границ и впечатлений, заключающихся в самой природе вещей. Поэтому мы чувствуем себя легко только тогда, когда мы пространственно, чувственно отдаляемся от того, с чем мы порвали внутренним образом. Только чувственная свобода есть залог истинной духовной свободы. Человек, действительно переставший духовно интересоваться земными благами, готов совершенно отказаться от них, чтобы окончательно облегчить свою душу. Все то, чего я не признаю в силу своих убеждений, но от чего я еще не отрешился, тяготит меня, потому что противоречит моим убеждениям. Рука не должна удерживать того, что вылетело из головы. Только убеждение сообщает силу рукопожатию; только убеждение освящает собственность. Тому, кто должен обладать женой так, как если бы он не обладал ею. лучше не иметь ее вовсе. Обладать так, как будто не обладаешь, значит, обладать без убеждения в обладании, т. е. в сущности не обладать вовсе. И кто поэтому говорит; обладайте этой вещью так, как если бы вы ею не обладали, только деликатным, вежливым образом внушает вам не обладать ею вовсе. То, что становится чуждым моему сердцу, перестает принадлежать мне и делается свободным, как птица. Св. Антоний решил отречься от мира, как только услышал слова: Если хочешь быть совершенным, иди, продай имение свое и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах, и иди вслед за мной». Св. Антоний понял истинный смысл этих слов. Он пошел, продал свое имущество и роздал его нищим. Только этим он доказал свою духовную свободу от сокровищ этого мира.[106]