Сущность христианства

Но если уже дружба, любовь делают из несовершенного существа существо хотя бы относительно совершенное, то тем более грехи и ошибки отдельного человека должны исчезнуть в самом роде, который только в совокупности человечества обретает свое соответственное бытие[100] и лишь поэтому является предметом разума. Ламентации о грехе раздаются только там, где человеческий индивид, в своей индивидуальности, считает себя существом совершенным, абсолютным, не нуждающимся в другом существе для реализации рода, для реализации совершенного человека, где место сознания рода заступило исключительное самосознание индивида, где индивид перестал смотреть на себя, как на часть человечества, не отличает себя от рода и потому свои грехи, свою ограниченность и свои слабости считает грехами, ограниченностью и слабостями всего человечества. Но тем не менее человек не может совершенно утратить сознание рода, потому что его самосознание существенно связано с сознанием других людей. Поэтому там, где род не является человеку, как род, он является ему, как Бог. Человек возмещает отсутствие понятия рода понятием Бога, как существа, свободного от всех ограничений и недостатков, которые удручают индивида и даже самый род, ибо здесь индивид отождествляется с родом. Но такое свободное, неограниченное существо есть не что иное, как род, открывающий бесконечность своей сущности в том, что он осуществляет себя в бесчисленном множестве разнообразных индивидов. Если бы все люди были абсолютно равны, то между родом и индивидом не было бы различия. Но тогда существование множества людей было бы чистой роскошью; цель рода достигалась бы при помощи одного лица; все человечество могло бы быть заменено одним человеком, наслаждающимся счастьем бытия.

Разумеется, сущность человека есть нечто единое. Но эта сущность бесконечна; поэтому ее действительное существование является бесконечным, взаимно дополняющим себя разнообразием, в котором открывается богатство сущности. Единство в сущности есть многообразие в существовании. Между мною и другим — а другой есть представитель рода, и даже будучи один, он заменяет мне потребность во многих других, имеет для меня универсальное значение, является как бы уполномоченным от человечества и говорит мне одинокому, как бы от его имени, поэтому я даже в обществе одного лица веду общественную, человеческую жизнь между мною и другим имеется существенное, качественное различие. Другой есть мое «ты» — хотя это относится к обеим сторонам — мое второе я, объективированный для меня человек, мое вскрытое внутреннее я, око, видящее самого себя. Благодаря другому, я сознаю впервые человечество, узнаю и чувствую, что я человек; любовь к нему доказывает мне, что он необходим мне, а я необходим ему, что мы оба не можем существовать друг без друга, что только общественность создает человечество. Кроме того, между я и ты существует также качественное, критическое различие в моральном смысле. Другой есть моя объективированная совесть. Он укоряет меня моими недостатками, даже когда не называет их открыто: он — мое олицетворенное чувство стыда. Сознание нравственного закона, права, приличия, истины тесно связано с сознанием другого. Истинно только то, в чем другой соглашается со мной — согласие есть первый признак истины, но только потому, что род есть последнее мерило истины. Если я мыслю только согласно мерилу моей индивидуальности, мое мнение не обязательно для другого, он может мыслить иначе, мое мнение есть случайное, субъективное. Но если я мыслю согласно мерилу рода, значит, я мыслю так, как может мыслить человек вообще, и следовательно должен мыслить каждый в отдельности, если он хочет мыслить нормально, закономерно и следовательно истинно. Истинно то, что согласуется с сущностью рода; ложно то, что ему противоречит. Другого закона для истины не существует. Но другой в отношении меня есть представитель рода, уполномоченный от множества других; его суждение может иметь для меня даже больше значения, чем суждение бесчисленной толпы. «Пусть мечтатель приобретает столько учеников, сколько песчинок в море — но песок остается песком; а жемчужиной мне будешь ты, мой разумный друг!». Поэтому согласие другого служит для меня признаком закономерности, всеобщности, истинности моих мыслей. Я не могу настолько отрешиться от себя, чтобы судить о себе совершенно свободно и беспристрастно, а суждение другого беспристрастно; благодаря ему я исправляю, дополняю, расширяю свое собственное суждение, свой собственный вкус, свое собственное знание. Одним словом, между людьми существует качественное, критическое различие. Но христианство уничтожает это качественное различие, оно подгоняет всех людей под одну мерку, рассматривает их как один и тот же индивид, потому что не знает различия между родом и индивидом; христианство признает для всех людей без различия одно и то же средство спасения и видит во всех один и тот же основной и наследственный грех.