Сущность христианства

Как истина личности есть единство, истина единства — действительность, так истина действительной личности есть кровь. Последнее доказательство встречается, между прочим, в четвертом евангелии, автор которого с особенным ударением утверждает, что видимая личность Бога была не призраком, не иллюзией, а действительным человеком, на том основании, что на кресте из его ребер потекла кровь. Где личный Бог есть истинная потребность сердца, там он сам должен испытать страдание. Только в его страдании кроется залог его действительности, только на нем покоится прочное впечатление воплощения. Чувство не довольствуется лицезрением Бога; глаза не служат достаточным ручательством. Истинность зрительного впечатления подтверждается только чувством осязания. Но чувство является последним критерием истины в субъективном смысле, а в объективном эту роль исполняет осязаемость, способность к страданию. Поэтому страдание Христа есть высшая уверенность, высшее самоуслаждение, высшая утеха сердцу; ибо лишь кровь Христа утоляет жажду в личном, т. е. в человеческом, чувствующем, сострадающем Боге.

«Поэтому мы считаем вредным заблуждением мнение, будто человечество лишает Христа божественного величия. Это заблуждение отнимает у христиан высшее утешение, которое они имеют в обещании, что их глава, царь и первосвященник пребудет с ними не только как божество, которое действует на грешников, как всепожирающий огонь на сухие щепки, но и как человек, говоривший с нами, испытавший на себе все скорби наши и потому питающий сострадание к нам, людям и своим братьям, что пребудет он с нами во всех наших нуждах в том естестве, которое делает его нашим братом, а нас плотью от его плоти».[91]

Весьма поверхностно мнение, будто христианство есть религия не единого личного Бога, а трех лиц. Эти три лица существуют только в догматике, но и здесь личность св. Духа есть только произвольное дополнение, опровергаемое безличными определениями, вроде того, что св. Дух есть дар, donum Отца и Сына.[92] Уже одно исхождение св. Духа делает его личность весьма сомнительной, ибо личное существо производится только чрез рождение, а не чрез неопределенное исхождение или выдыхание, вригаеио. И даже Отец, как представитель строгого понятия божества, является личным существом более в воображении верующих и догматике, чем по своим определениям; в действительности Отец есть отвлеченное понятие, только мысленное существо. Пластическая личность есть только Христос. Личность нераздельна с образом; образ есть действительность личности. Только Христос есть личный Бог — он есть истинный, действительный Бог христиан, и это необходимо чаще повторять.[93] В нем одном концентрируется христианская религия, сущность религии вообще. Только он отвечает стремлению к личному Богу; только он есть существо, соответствующее сущности чувства; только он является средоточием всех радостей фантазии и всех страданий чувства; только им исчерпывается чувство, и исчерпывается фантазия. Христос есть единство чувства и фантазии.

Христианство тем и отличается от других религий, что в них сердце и фантазия идут врозь, а в христианстве — совпадают. Здесь фантазия не предоставляется самой себе, а следует влечению сердца; она описывает круг, центром которого служит сердце. Здесь фантазия ограничивается потребностями сердца, исполняет только желания души, относится только к тому, что необходимо; одним словом, она преследует практические, концентрические, а не разбросанные, поэтические цели. Чудеса христианства, зачатые в глубине страждущей, томящейся души, не являются продуктами одной только свободной, произвольной самодеятельности, а переносят нас непосредственно на почву обыкновенной, действительной жизни; они действуют на чувства человека с непреодолимой силой, потому что они опираются на потребность души. Одним словом, здесь сила фантазии есть вместе с тем сила сердца, фантазия есть только победоносное, торжествующее сердце. У народов восточных, у древних греков фантазия, не заботясь о потребностях сердца, наслаждалась великолепием и славой земли; в христианстве она снизошла с божественного трона в жилища бедняков, где царила только необходимость и нужда, и подчинилась господству сердца. Но чем больше ограничивала она себя извне, тем больше выигрывала она в силе. Веселие олимпийских богов разбилось о потребность души; душа заключила могущественный союз с фантазией. И этим союзом свободы фантазии с потребностью сердца является Христос. Все подчиняется Христу; он владыка мира, и делает с ним, что только хочет. Но эта неограниченно повелевающая над природой сила в свою очередь подчиняется силе сердца. Христос велит бушующей природе утихнуть, чтобы лучше расслышать вопли страдальцев.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ Отличие христианства от язычества