Сущность христианства

Столь упорно отвергаемое учение греческих философов о вечности материи или мира имеет только тот смысл, что природа была для них теоретической истиной.[64] Язычники были идолопоклонники, т. е. они созерцали природу. Они поступали так же, как поступают теперь глубоко христианские народы, делающие природу предметом своего восхищения, своего неустанного исследования. «Но ведь язычники поклонялись предметам природы». Это правда, но поклонение есть только детская религиозная форма созерцания. Созерцание и поклонение по существу одно и то же. Я смиренно приношу в жертву тому, что созерцаю, лучшее, что я имею: мое сердце, мою мысль. Естествоиспытатель тоже преклоняется перед природой, когда он, с опасностью для жизни, извлекает из недр земли какой-нибудь лишай, какое-нибудь насекомое или камень для того, чтобы осветить их светом созерцания и увековечить в памяти научного человечества. Изучение природы есть служение природе, идолопоклонство в смысле иудейского и христианского Бога, а идолопоклонство есть примитивное миросозерцание человека; ибо религия есть примитивное, детское, народное, но еще ограниченное и не свободное созерцание человеком себя и природы. Евреи, напротив, возвышались над идолопоклонством до служения Богу, над тварью до созерцания Творца, т. е. возвышались над теоретическим созерцанием восхищавшей язычников природы до чисто практического созерцания, подчиняющего природу только целям эгоизма. «Не поднимай очей твоих к небу, не смотри на солнце, месяц и звезды, не будь отступником, не поклоняйся и не служи этим небесным полчищам, созданным Господом Богом твоим для всех народов под всем небом».[65] Итак творение из ничего, т. е. творение только как акт деспотический, объясняется неизмеримой глубиной и силой еврейского эгоизма.

На том же основании творение из ничего не есть предмет философии, потому что оно в корне уничтожает всякое истинное умозрение и не представляет никакой точки опоры для мышления, для теории. Это для теории беспочвенное и необоснованное учение лишь утверждает утилизм, эгоизм и выражает только веление делать природу предметом пользования и наслаждения, а не мышления и созерцания. Но разумеется, чем бессодержательнее оно для естественной философии, тем глубже становится его «спекулятивное» значение; ибо, не имея никакого теоретического основания, оно дает для умозрения безграничный простор произвольных, необоснованных толкований и мудрствований.

История догматов и умозрений уподобляется истории государств. Древние обычаи, права и учреждения существуют долгое время после того, как они утратили всякий смысл. То, что некогда существовало, не желает отказаться от своих прав на вечное существование; то, что когда-то было хорошо, желает остаться хорошим навеки. Затем на сцену выступают толкователи и философы и начинают рассуждать о глубоком смысле, потому что истинный смысл им неведом.[66] Точно также непоследовательно религиозное умозрение рассматривает и догматы вне той связи, при которой они только и имеют смысл; оно не сводит их критически к их истинному внутреннему происхождению; оно приписывает второстепенному значение главного, и наоборот. Оно считает Бога первым, а человека вторым, и таким образом извращает естественный порядок вещей! Первым является именно человек, вторым объективированная сущность человека; Бог. Только позднее, когда религия облеклась в плоть и кровь, можно сказать: человек таков, каков его Бог; но и это положение выражает лишь тавтологию. Однако и первоначально было иначе, а ведь только изучая происхождение, можно познать его истинную сущность. Сперва человек бессознательно и непроизвольно создает по своему подобию Бога; а затем уже этот Бог сознательно и произвольно создает по своему подобию человека. Это прежде всего подтверждается ходом развития иудейской религии. Отсюда возникло недоговоренное теологическое положение, что откровение божие идет рука об руку с развитием человеческого рода. Это совершенно естественно, ибо откровение божие есть не что иное, как откровение, самораскрытие человеческого существа. Супранатуралистический эгоизм евреев не вытекал из Создателя, а наоборот: в творении только как бы оправдывал израильтянин свой эгоизм перед судом своего разума.