Сущность христианства

Разумеется, и израильтянин, как человек, даже из практических оснований не мог уклониться от теоретического созерцания и преклонения перед природой. Но прославляя мощь и величие природы, он только прославлял мощь и величие Иеговы. Эта мощь Иеговы проявляется наиболее ярко в чудесных творениях, созданных им ко благу Израиля. Следовательно, прославляя эту мощь, израильтянин опять-таки имеет в виду самого себя. Он прославляет величие природы по тем же соображениям, по которым победитель преувеличивает силу своего противника, чтобы тем в большей степени удовлетворить свое тщеславие и еще более себя прославить. Велика и могущественна природа, созданная Иеговой, но еще более велико и могущественно себялюбие Израиля. Ради него останавливается солнце; ради него, при объявлении закона, происходит землетрясение; одним словом, ради него изменяется все существо природы. «Вся тварь снова свыше преобразовалась в своей природе, повинуясь особым повелениям, дабы сыны твои сохранились невредимыми.» (Премуд. 19, 6). Бог, по Филону, дал Моисею власть над всей природой; каждая стихия повиновалась ему, как владыке природы. Потребность Израиля всесильный мировой закон, нужда Израиля — судьба мира. Иегова есть признание Израилем святости и необходимости своего существования — необходимости, которая превращает в ничто бытие природы, бытие других народов. Иегова — salus populi, спасение Израиля, в жертву которому должно быть принесено все, стоящее на его дороге. Иегова — исключительный монархический эгоизм, истребительный гнев в пламенных очах мстительного Израиля; одним словом, Иегова есть «я» Израиля, конечная цель и владыка природы. Итак в силе природы израильтянин прославляет силу Иеговы, а в силе Иеговы силу собственного самосознания. «Слава тебе, Боже! Бог — помощь наша, Бог — спасение наше!» «Бог — сила моя». «Сам Бог повиновался слову героя, ибо он, сам Иегова, сражался перед Израилем». «Иегова — Бог войны».[67]

Со временем в отдельных головах идее Иеговы расширилась, и любовь его распространилась на людей вообще, что мы встречаем, например, у автора книги Ионы. Но это не изменяет существенного характера израильской религии. Бог отцов, с которым связываются самые дорогие воспоминания, древний исторический Бог останется навсегда основанием религии.[68]

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ Сила чувства или тайна молитвы

Израиль есть историческое определение своеобразной природы религиозного сознания, при чем здесь это сознание суживалось еще национальными интересами. Если отбросить национальную ограниченность, то получится христианская религия, иудейство есть мирское христианство, а христианство — духовное иудейство. Христианская религия есть очищенная от национального эгоизма иудейская религия и в то же время новая, другая религия; ибо всякая реформация, всякое очищение религии влечет за собой ее существенное изменение, потому что здесь даже незначительное имеет значение. Для еврее Израиль был посредником, связующим звеном между Богом и человеком; в его отношениях к Иегове обнаруживалось его отношение к себе, как Израилю. Иегова олицетворял собою Израиль, был его самосознанием, объективированным как абсолютная сущность, национальной совестью, всеобщим законом, средоточием политики.[69] Отбросьте ограниченность национального самосознания, и вместо Израиля у вас получится человек. Израильтянин объективировал в Иегове свою национальную сущность, а христианин объективировал в Боге освобожденную от национализма человеческую и при этом субъективно человеческую сущность.[70] Как Израиль возводил необходимость своего существования на степень мирового закона и в силу этой необходимости обожествлял свою политическую мстительность; так и христианин обратил в могущественные мировые законы потребноѵти человеческой души. Чудеса христианства, которые так же хорошо характеризуют христианство, как чудеса ветхого завета иудейство, способствуют не благу одной какой-нибудь нации, а благу ч е л о в е к а — но только человека, верующего во Христа; ибо христианство, становясь в противоречие с истинным, универсальным человеческим сердцем, признает человеком только христианина. Но об этом роковом ограничении будет речь ниже. В христианстве иудейский э г о и з м одухотворился в субъективность, и цель иудейской религии, желание земного благополучия, превратилась в цель христианскую, в стремление к блаженству небесному. Но христианская субъективность есть тотже эгоизм.

Высшее понятие, Бог какой-нибудь политической общины, народа, политика которого выражается в форме религии, есть закон, сознание закона, как абсолютной божественной власти. Высшее понятие, Бог чуждого мира и политики человеческого чувства есть любовь — любовь, приносящая в жертву своему возлюбленному все сокровища неба и земли, любовь, считающая законом желание возлюбленного, а силой — неограниченную мощь фантазии, чудодейственную силу мысли.