Сущность христианства

Бог есть любовь, удовлетворяющая наши желания, наши духовные потребности; он есть осуществленное желание сердца, желание, достигшее несомненной уверенности в своем исполнении и игнорирующее преграды разума, опыта и внешнего мира. Уверенность является для человека высшей силой; то, в чем он уверен, кажется ему сущим, божественным. Бог есть любовь, это высшее выражение христианства есть только выражение самоуверенности человеческого сердца, уверенности в себе, как в исключительно сущей, т. е. абсолютной божественной силе, — выражение уверенности в том, что заветные сердечные желания человека абсолютно ценны и истинны, что человеческое чувство не ограничено и не имеет в мире противовеса, что целый мир, со всем его великолепием и блеском, есть ничто в сравнении с человеческим сердцем,[71] Бог есть любовь; значит, чувство есть Бог человека, даже просто Бог, существо абсолютное. Бог есть объективированная сущность чувства, неограниченное, чистое чувство; он есть оптатив человеческого сердца, превращенный в tempus finitum, в самоуверенное блаженное бытие. Бог есть безотносительное всемогущество чувства, слушающая сам себя молитва, внемлющая себе душа, отголосок наших стенаний. Страдание просится наружу. Артист невольно берется за лютню, чтобы излить свое горе в ее звуках. Его скорбь рассеивается, когда он доводит ее до своего слуха и объективирует; тяжесть спадает с его сердца, когда он сообщает свое горе воздуху и делает его общей сущностью. Но природа не внемлет жалобам человека — она равнодушна к его страданиям. Поэтому человек отворачивается от природы и видимых предметов вообще — он обращается внутрь себя, чтобы скрыться от равнодушных сил и найти сочувствие к своим страданиям. Здесь он открывает свои тяжелые тайны, здесь облегчает он свое угнетенное сердце. Это облегчение сердца, эта высказанная тайна, это обнаруженное душевное страдание есть Бог. Бог есть слеза люби, пролитая в глубоком уединении над человеческими страданиями. «Бог есть невыразимый вздох, скрытый в глубине душ»[72] — вот наиболее замечательное, глубокое, истинное выражение христианской мистики.

Глубочайшая сущность религии открывается в простейшем религиозном акте — молитве. Этот акт имеет, если не большее, то по крайней мере такое же значение, как догмат воплощения, хотя религиозное умозрение и усматривает в нем величайшую тайну. Но здесь разумеется не сытая молитва эгоистов, произносимая перед едой и после еды, а скорбная молитва безутешной любви, молитва, зарождающаяся в отчаянии и кончающаяся в блаженстве.

В молитве человек обращается к Богу на ты, т. е. громко и открыто объявляет Бога своим вторым я. Он открывает Богу, как ближайшему, самому доверенному существу, свои сокровеннейшие помыслы, свои тайные желания, которые он не решается высказать вслух. Он выражает эти желания в надежде, в уверенности, что они будут исполнены. Как мог бы он обратиться к существу, не сочувствующему его страданиям? Следовательно, молитва есть желание сердца, выраженное с уверенностью в его исполнении; а существо, исполняющее эти желания, есть не что иное, как внемлющее себе, одобряющее себя, безусловно себя утверждающее человеческое сердце. Человек, который не может отрешиться от представления о мире, от представления о том, что все имеет связь и естественную причину, что всякое желание достигается только при помощи соответствующих средств, такой человек не молится; он только работает, он обращает осуществимые желания в цели реальной деятельности; а остальные желания он или отрицает совершенно, или рассматривает только как субъективные, благочестивые желания. Одним словом, он обусловливает свои желания представлением необходимости и ограничивает свое существо миром, членом которого он себя мыслит. В молитве же, напротив, человек отрешается от мира и вместе с ним от всяких понятий связи, зависимости и печальной необходимости; он делает свои желания, свои чувства объектами всемогущего, независимого, абсолютного существа, т. е. утверждает их без всяких ограничений. Бог есть утверждение человеческого чувства — молитва, безусловная уверенность человеческого сердца в абсолютном тождестве субъективного и объективного, уверенность, что сила сердца преобладает над силой природы, что потребность сердца есть абсолютная необходимость, судьба мира. Молитва изменяет естественный ход вещей, она побуждает Бога совершать действия, противоречащие законам природы. Молитва есть отношение человеческого сердца к себе самому, к своей собственной сущности. В молитве человек забывает об ограниченности своих желаний, и в этом забвении заключается его блаженство.