Сущность христианства

И для нас это не есть несправедливость. — Если б воля его имела мерило или правило, закон, основание или причину, то она не была бы волей Божией. Ибо чего он хочет — уже потому справедливо, что он того хочет. В ком есть вера и святой Дух… тот верует, что Бог благ и милосерден даже тогда, если осудит всех людей. — Разве Исав не брат Якова? говорит Господь. Но я люблю Якова и ненавижу Исава». Лютер. (Ч. XIX, стр. 83. 87. 90. 91. 97). Где любовь понимается в этом смысле, там приходится ревниво следить, чтобы человек ничего не ставил себе в заслугу, чтобы всякая заслуга была достоянием исключительно божественной личности: там приходится тщательно устранять всякую мысль о необходимости, чтобы иметь возможность субъективно, с чувством долга и благодарности, прославлять исключительно одну личность. Иудеи боготворят гордость предков: христиане, напротив, преобразили иудейско-аристократическое начало благородства по рождению в демократический принцип благородства по заслугам. Иудеи ставят блаженство в зависимость от рождения, католик от заслуги делом, а протестант — от заслуги верою. Но понятие заслуги определяется лишь таким поступком, таким делом, которого нельзя от меня требовать, или которое не вытекает неизбежно из моего существа. Произведения поэта или философа могут лишь внешним образом рассматриваться с точки зрения заслуги. Они суть творения гения — вынужденные творения: поэт должен был создавать образы, а философ философствовать. Высшее самоудовлетворение лежало для них в безотносительной и безотчетной деятельности творчества. То же самое имеет место и по отношению к поистине благородному нравственному поступку. Для благородного человека нравственный поступок является естественным; он не сомневается, должен ли он его совершить, он не кладет его на весы свободного выбора; он должен его совершить. Только тот, кто так поступает, есть надежный человек. Заслуга всегда влечет за собой представление, что то или другое делается, так сказать, только из роскоши, а не по необходимости. Христиане прославляли высший подвиг в своей религии, вочеловечение Бога, как дело любви. Но христианская любовь, поскольку она опирается на веру, на представление Бога, как владыки или Господа (Dominus), имеет значение акта милости или любви, которая сама по себе является для Бога излишней и ненужной. Милосердный владыка есть тот, кто поступается своим правом сам, кто из милосердия делает то, чего он, как владыка, не обязан делать, что выходит за пределы более узкого понятия владыки. Бог, как владыка, не несет обязанности благотворить человека; он даже имеет право — ибо он есть никаким законам не связанный владыка — уничтожить человека, если пожелает. Короче, милость есть любовь не необходимая, такая любовь, которая не выражает ни существа, ни природы любви, такая любовь, которую господин, субъект, лицо — личность есть только отвлеченное, современное выражение для господства — отличает от себя, как предикат, которого он может иметь и н е иметь, не переставая от того быть самим собою. Поэтому это внутреннее противоречие должно было в жизни, в практике христианства реализоваться, субъект должен был отделиться от предиката, вера от любви. Подобно тому, как любовь Бога к человеку была только актом милости, так и любовь человека к человеку стала только милосердным актом веры. Христианская любовь есть милосердная вера, также как любовь Бога есть милосердная личность или господство. (О произволе Божием см. также у Эрнести в цитированном уже сочинении: Vindiciае arbitrii divini).