Сущность христианства

«Мы веруем, учим и признаем, что вместе с хлебом и вином вкушаются тело и кровь Христовы не только духовно чрез веру, но и устно, однако не способом капернаумским, а сверхъестественным, небесным при совершении таинства». «Необходимо различать между вкушением устным и естественным. Вкушение устное мы принимаем и защищаем, а вкушение естественное отвергаем… Всякое естественное вкушение есть вкушение устное, но не наоборот, устное вкушение не есть естественное… Поэтому, хотя тот и другой виды вкушения являются одним и тем же актом, и хотя мы одним и тем же органом вкушаем хлеб и тело Христово, вино и кровь Христову, однако, в способе вкушения существует очень большое различие, ибо хлеб и вино мы вкушаем естественным, чувственным образом, а тело и кровь Христовы хотя мы и вкушаем вместе с хлебом и вином, но способом сверхъестественным и нечувственным — способом, которого не может объяснить никто из смертных (а вероятно и из богов)». Буддеус. Какое лицемерие! Теми же устами, которыми христианин жует своего Бога и сосет его кровь, чтобы обеспечить себе свое действительное, т. е. плотское существование, теми же устами и притом в самый священный момент своей религии он отрицает телесное присутствие, телесное вкушение своего Бога. Таким образом он здесь отрицает, что удовлетворяет плоть, тогда как он на самом деле ее удовлетворяет.

Догматика и мораль, вера и любовь противоречат себе в христианстве.

Бог, как объект веры, есть сам по себе мистическое понятие человеческого рода — общий отец людей — и любовь к Богу есть также мистическая любовь к человеку. Но Бог есть не только всеобщее, но также и особое, личное, отличаемое от любви существо. Там же, где сущность отделяется от любви, возникает произвол. Любовь действует из необходимости, а личность-по произволу. Личность удостоверяет себя, как личность, только произволом; личность властолюбива и честолюбива; она хочет лишь проявить себя. Поэтому высшее прославление Бога, как личного существа, есть прославление его, как существа неограниченного и действующего всегда по произволу. Личность, как таковая, относится безразлично ко всем субстанциальным определениям; внутренняя необходимость, давление на нее ее сущности кажется ей принуждением. Здесь имеем мы тайну христианской любви. Любовь Бога, как предикат личного существа, приобретает здесь значение милости: Бог есть милосердный владыка, тогда как у евреев он был грозным владыкой. Милосердие есть любовь по произволу — любовь, которая действует не из внутренней потребности существа; напротив, что она делает, она могла бы и не делать, и даже по желанию могла бы проклясть предмет своей любви, — следовательно, милосердие есть любовь, ни на чем не основанная, не исходящая из самого существа, руководящаяся произволом, абсолютно субъективная и исключительно личная. «Кто противостанет воле Его? Кого хочет, милует; а кого хочет, ожесточает. Рим. 9, 18… Царь делает, что он хочет.

Такова и воля Божия. Со всеми нами и всеми творениями он имеет полное право и власть делать, что он хочет.