Суд праведный

Озиридов поклонился, направился к двери, но был остановлен тихим голосом следователя:

— Бесполезная затея, зря время убьете…

— Отчего же? — обернулся Озиридов.

— На тракте разбойнички пошаливают, но пока мы бессильны. Полиция с ног сбилась, да все без толку. Горы, тайга, а народец упаси бог, укрыватели…

— Наслышан… Да, да… — понимающе закивал Озиридов.

— Хе-хе, «наслышан»… — протирая платком фотографию супруги, вздохнул следователь. — В прошлом году акцизный чиновник из Онгудая выехал, дело под Рождество было, а в Кош-Агач так и не прибыл…

— Так и не нашли? — удивился Озиридов.

Виноградов оттопырил нижнюю губу и медленно покачал головой из стороны в сторону, разом став похожим на утомленного дальним переходом верблюда.

4

Поднимая тучи пыли, тройка ходко неслась по широкому в этом месте Чуйскому тракту. День выдался безветренный, пыль долго висела в воздухе, потом плавно, как бы нехотя, ложилась на придорожную траву, покрывая ее красноватым налетом. То тут, то там поднимались сглаженные временем курганы тюркских воинов, бог весть когда сложивших буйные головы посреди цветущей долины с романтическим названием Урсула. Курганы, пыль да каменные бабы, слепо взирающие в небо.

Озиридов, устав от созерцания алтайских красот, уныло поглядывал на широкую спину ямщика. Вот черт! Хоть бы починил поддевку, кое-где она расползлась по швам, показывая темные суровые нити. Неразговорчивый попался ямщик, впрочем, и самому Ромуальду Иннокентьевичу разговаривать не хотелось. Трясясь на ухабах, он никак не мог избавиться от досады: могла бы Ниночка, прощаясь, спросить его, куда он все же поехал и когда вернется. Но нет, лишь кивнула рассеянно.

Чем дальше от цивилизованных мест уносила Озиридова тройка, тем острее он ощущал риск своего предприятия. А от того и обида становилась острее, могла бы Ниночка и задержать его в своих объятиях, почувствовать его маету.

— К Онгудаю подъезжаем, барин, — не оборачиваясь, бросил ямщик.

Онгудайского урядника, мужчину крупного, усатого, Озиридов застал за чаепитием. Урядник сидел под корявым деревцом облепихи в садике на задах дома. На вкопанном в землю, окрашенном в зеленый цвет столе торчал двухведерный медный самовар, сам урядник, обливаясь потом, звучно швыркал чай из блюдца, осторожно зажатого в растопыренных толстых пальцах. Время от времени урядник с нескрываемым удовольствием вгрызался в кусок сахара, но, увидев перед собой представительного господина в фетровой шляпе и в светлом, свободно обвисающем с плеч пыльнике, блюдце неторопливо отставил и так же неторопливо вытер вислые усы расшитым чистеньким полотенцем. Он даже встал из-за стола, привычно одернув мундир. Городское обличье Озиридова внушало уважение, да и сам Озиридов обратился к уряднику с уважением, по имени и отчеству, которое, в общем-то, было нетрудно выяснить, после долгого общения с ямщиком, хорошо знавшим местное начальство.

Уже из-за одного этого обращения урядник растаял, а когда Озиридов объяснил, чьи интересы представляет, урядник и совсем стал любезен: кивнул, предложил снять пальто, испить чаю с баранками.

Ромуальд Иннокентьевич согласился.

— Значица, антирисуетесь, куда федуловский товарец сгинул? — проговорил урядник, берясь за самоварный кран, выполненный в виде фигурки льва. Рыкающего грозного льва, правда, заодно и пускающего струю кипятка в чашку.

Озиридов солидно склонил голову:

— Интересуюсь, Вавила Ионыч, интересуюсь. — И, помолчав минуту, добавил: — Мне всё интересно, а вы человек казенный, внимательный, очень на вашу помощь надеюсь.

— И чего же вам рассказать? — подпер щеку кулаком урядник.

— То, что знаете, — мягко улыбнулся Озиридов, словно зашел к Вавиле Ионычу по-соседски, а не добирался сюда из Новониколаевска на пароходе, а потом много верст, меняя лошадей на земских станциях, по пыльным дорогам.

Урядник, припоминая, нахмурился.

— Значица… Сидел я дома, дело к ночи уже подвигалось, слышу, сани к воротам подъехали. Кого, думаю, принесла нелегкая в этакую пору? Пошел отпирать. Ба! Да это ж Филимон Евсеев! Кержак из Хабаровки. Беда, кричит, опять разбойники по трахту объявились. Я в санки его глянул, а там три парня, избитые, в кровище все. Вот, говорит, робят чуть не до смерти ухлестали, а работника ихнего насмерть, да груз через перевал угнали. Хотел я сразу мужиков собрать да погоню учинить, но вовремя Филимон меня отговорил: запуржило еще шибче, чем накануне, в трех шагах ни шиша не видать. Только через день и смог выехать. Разбойников-то, само собой, поздно было нагонять. Но место, где нападение случилось, я осмотрел, парни показали. Два дня мело, какие следы? Труп и тот почти не видать было. Пробовали достать, да охотники быстро взад пятки повернули, крутизна, кому охота жисти лишиться?

— Да-а, — покачал головой Озиридов.

— Пейте чаек, остынет, — заметил урядник и опустил усы в блюдце.

Ромуальд Иннокентьевич сделал несколько глотков.

— Зыковы-то рассказывали, как все произошло?

— Я их расспросил… Навалились, говорят, из засады пятеро, здоровенные все, с топорами да с рогатинами, — с важностью ответил урядник.