Суд праведный

В столовой никого не было. В гостиной тоже. На кухне шумел никелированный кофейник с крышкой в виде стеклянного полушария. Стекло сплошь покрылось мелкими капельками, затуманилось, как зеркало под дыханием. Спиртовка, чашки тонкого китайского фарфора…

— Ниночка! — несколько растерянно позвал Озиридов.

Ответа не последовало.

Поведя плечом, Ромуальд Иннокентьевич прошел к полуотворенным дверям кабинета и просунул в щель голову.

Ниночка в полупрозрачном пеньюаре сосредоточенно щелкала желтыми костяшками счетов. Золотые вьющиеся волосы ниспадали на ее обнаженные плечи, припухлые губы беззвучно шевелились. Озиридов замер, боясь спугнуть ее неосторожным звуком. Долго, не подавая голоса, смотрел на Ниночку.

С этой женщиной, пожалуй, единственной из многих, кого он знал, его связывало неподдельное теплое чувство, нечто, кажется, и впрямь похожее на любовь. Анализировать это чувство он бы не взялся. Зачем? Ему было хорошо с Ниночкой, а самое любопытное, он и в самом деле глубоко уважал ее. Впрочем, если бы Ромуальд Иннокентьевич захотел выяснить, почему так происходит, он без труда пришел бы к верному выводу.

Нина Пётровна Григорьева в шестнадцать лет была отдана замуж за богатого пятидесятилетнего купца, в двадцать пять овдовела и, сломив отчаянное сопротивление сыновей покойного мужа, выиграла длившуюся почти пять лет тяжбу из-за наследства, взяв начинающее хиреть дело в свои маленькие, но крепкие пальчики. Ликвидировав мукомольное предприятие, которое хотя и приносило приличный доход, но требовало постоянной борьбы с наседающими конкурентами, Нина Пётровна основала торговый дом «Григорьева и племянники», под которыми подразумевались ее, обрадованные и таким положением, притихшие пасынки. Торговать Нина Пётровна стала изящными вещами и предметами роскоши самых лучших английских, французских, немецких и русских фабрик, что импонировало и ей самой, и вкусам купающегося в ассигнациях светского и полусветского общества Алтайского горного округа, а к тому же не встречало противодействия со стороны барнаульских купцов, привыкших возиться с салом, щетиной, кожами, мукой, гвоздями, дерюгой и бумазеей.

Приезжая в Барнаул, Озиридов с удовольствием попадал в жаркие объятия Ниночки, с которой познакомился давно, помогая ей по наследственным делам.

Нина Пётровна почувствовала взгляд и, подняв голову, коротко улыбнулась:

— Извини, Ромуальд… ты спал, вот я и решила пока поработать… Сейчас будем пить кофе.

— Не беспокойся, я сам всё приготовлю, — замахал руками Озиридов.

Ниночка благодарно улыбнулась. Ей тоже всегда было хорошо с этим человеком. Он ничем не связывал ее, не требовал больше, чем она могла дать, приезжал и уезжал без церемоний.

За завтраком они говорили о всякой всячине до тех пор, пока не раздался глухой бой напольных часов. Озиридов, состроив трагическую мину, хлопнул себя по лбу:

— Боже мой! Уже одиннадцать! Мне же нужно увидеться с этой размазней! Противно, но необходимо.

— Когда вернешься? — поинтересовалась Нина Пётровна.

— Надеюсь пообедать с тобой, — ласково отозвался присяжный поверенный.

Нина Пётровна кивнула:

— Скажу кухарке, чтобы она приготовила твою любимую утку по-французски.

Озиридов бережно прикоснулся губами к мягкой милой щеке и уже с порога попросил:

— Нинуля, а пирожки?

— С клубничным вареньем? — догадалась Нина Пётровна.

Озиридов сконфузился:

— Грешен, люблю… Но не только пирожки… — многозначительно добавил он, посылая воздушный поцелуй.

Следователь Барнаульского окружного суда Виноградов встретил присяжного поверенного удивленно:

— Ромуальд Иннокентьевич?..

— Юлий Глебович… — в тон ему протянул Озиридов, словно и впрямь испытывал давнюю приязнь к этому немногословному флегматику.

— Какими судьбами? — растягивая слова, осведомился Виноградов.

— Заботами купца Федулова, — развел руками Озиридов.

— Имеете полномочия?

— Безусловно, — разулыбался Ромуальд Иннокентьевич, разворачивая перед носом чиновника отпечатанную на белоснежной рисовой бумаге доверенность, начинающуюся словами: «Уважаемый господин Озиридов! Поручаю Вам представление моих интересов…»

Виноградов взял доверенность двумя пальцами, приблизил к глазам, неторопливо ознакомился и кивнул:

— Чем могу?

— Хотел бы одним глазком посмотреть на дельце… — пряча доверенность в папку, сказал Озиридов.

— Смотрите, только, честно говоря, не вижу резону…

— Я тоже, — как можно искреннее проговорил присяжный. — Только вот Парфён Лаврович считает иначе…

Виноградов поморщился. Он не переносил шумных и нахрапистых, вылезших из грязи в князи купчишек, мнящих, что сунь следователю подарок, тот в лепешку разобьется. Нет, не то чтобы Виноградов брезговал подношениями, просто лень ему было мотаться бог знает по каким местам, ночевать в вонючих крестьянских избах под ночной шорох тараканов. Вот если бы расследование не требовало особой возни, тогда другое дело.

— Ну, если Парфён Лаврович считает… — проговорил он, любовно поглядывая на портрет хорошенькой женушки. — Дело в канцелярии. Скажите, я распорядился.

— Благодарствую.