Сразу после войны

Оказалось, обвел меня Лешка вокруг пальца — настоящим отцом назвался. И уехал. Я сильно расстроился, а потом подумал: «Для Славика это лучше. В Москве будет жить, в культурной семье…»

Давно это было, Лешка, наверное, уже дедом стал.

Довесок Рассказ

Идет взвод, топчет бутсами листья, припорошенные только что выпавшим снегом — тем снегом, что, может, растает, если потеплеет чуть, а может, так и останется лежать до весны, накрытый другим снегом.

Идет взвод — тридцать шесть парней 1926 года рождения, не считая помкомвзвода товарища Кобзика — малого с ногами, похожими на ухват, и лицом хмурым, как осенняя погода. Лихо идет взвод — шаг печатает. Тридцать шесть ног поднимаются разом и — хрясь! — на припорошенные снегом листья. Мягки листья, а все равно гулко.

Глянешь на взвод — геометрия. Старшина роты недаром этот взвод квадратом называет. А взводный — лейтенант Долгушин — добавляет:

— Квадрат-то он квадрат, да только с довеском.

Довесок известно кто — Зыкин Петька. Он всегда отстает.

— А ну, подтянись! — кричит ему помкомвзвода.

Петька старается, но все равно отстает. Мал он ростом и хил — всего сто сорок девять сантиметров. Когда обмундирование новобранцам выдавали, в казарме хохот стоял. Напялил Петька гимнастерку, а она до колен. В штанах Петька и вовсе утоп. Товарищ Кобзик подтянул на нем штаны и сплюнул, огорченный:

— Где ж их стягивать-то, а? Под мышками, что ли?

Петька ничего не ответил. А что отвечать-то, когда мать его таким родила.

Шинель на Петьке, как на пугале огородном, висит. В плечах широка, подшитые полы бьют по ногам — шаг путают. Петька хотел отрезать их, но старшина роты не позволил.

— Нельзя, — сказал старшина. — Шинель — казенное имущество…

— А ну подтянись, Зыкин! — раздраженно повторяет помкомвзвода. — Весь  а р т у р а ж  портишь!

Что такое артураж, Петька не знает. Любит товарищ Кобзик разные заковыристые слова. Сильно грамотный он — до войны в зоотехникуме учился. Метил в кавалерию, а попал в пехоту, чтобы сна не было тем начальникам, которые все шиворот-навыворот делают: тех, кто в моторах силен, в кавалерию определяют, а настоящих конников на танки сажают или, что еще хуже, в пехоту откомандировывают. Каждую ночь видит товарищ Кобзик во сне вороных коней и себя с шашкой наголо, а проснется, сразу вспоминает квадрат с Довеском. Ох, уж этот Довесок! За него, за Зыкина, товарищу Кобзику крепко попадает и от взводного, и от командира роты. Хоть товарищ Кобзик и большой начальник, ему тоже мозги промывают. «Свалился же на мою голову Довесок этот, — думает товарищ Кобзик, неодобрительно косясь на сбивающегося на рысь Зыкина. — Разве это солдат? В кавалерии таких не было, нет и не будет».

— Ать-два! Ать-два! — командует товарищ Кобзик, а сам думает: «Эх, кавалерия, кавалерия».

Уже пять рапортов накатал товарищ Кобзик насчет кавалерии, и все мимо. Утром взводный сказал ему:

— Больше не пиши. Война идет, а ты — рапорты. Начальство само решит — кого куда. Ясно?

— Так точно, товарищ лейтенант! — ответил помкомвзвода и подумал: «Видать, до конца войны в пехоте топать».

Именно поэтому у товарища Кобзика сегодня настроение паршивое. Обычно товарищ Кобзик не очень-то. За все время он Зыкина всего один раз наказал. За дело, конечно. Недели две назад Петька растянулся прямо на мостовой. Прохожие вначале рты разинули, а потом расхохотались. Каково это было слышать товарищу Кобзику? Он, ясное дело, рассвирепел и тут же, на улице, вкатил Петьке три наряда вне очереди. Ребята сказали Петьке, что он дешево отделался, что за такой срам и «губы» мало.

— Тебе бы, Зыкин, в цирке выступать, — сказал в тот день помкомвзвода. — Ты на артиста Карандаша дюже смахиваешь.

Это товарищ Кобзик точно приметил. По обличью Петька и в самом деле на Карандаша похож — только усы приклеить да котелок нацепить.

«Злой сегодня товарищ Кобзик, — думает Петька. — Запросто может еще наряд влепить».

Петька старается не отставать, но попробуй не отстань, когда направляющий Гришка Никитин жмет и жмет. Ходули у Гришки — дай бог всякому, а рост — мечта. Один метр восемьдесят девять сантиметров — вот какой у Гришки Никитина рост! Всего одного сантиметра не хватило Гришке до ста девяноста. Петьке столько же не хватает, но только до ста пятидесяти. Петьке кажется, что этот один сантиметр словно бы роднит его с Гришкой — самым высоким парнем в роте.

Никитин для Петьки, после товарища Кобзика, самый главный авторитет. Он тоже сильно образованный — восемь классов кончил. Родители у него все науки превзошли: мать — доктор, а отец — по инженерной части. Голова у Гришки набита разными историями — такими, что у Петьки подбородок отвисает, когда он слушает его.

«Надо будет спросить у Гришки, что такое артураж», — думает Петька. Понравилось ему это слово. «Ар-ту-раж, ар-ту-раж, — бормочет про себя Петька. — Красиво, но непонятно».

— Взвоод… — тянет на высокой ноте товарищ Кобзик. Петька догадывается, какая сейчас последует команда.