Сразу после войны

— Вынай свой пистолет! — не вытерпел я. — Первым смерть приму.

Васька кивнул, вынул «ТТ», но навел его не на меня — на Лешку. Я обмер. И тут занавесочку будто ветром подняло: Ксюша выбежала на середину хижины, встала перед Лешкой, бросила Ваське в лицо:

— Только через мой труп!

Васька щелкнул языком.

— Ты и есть та самая Ксютка, про которою Лешка мне все уши прожужжал? Симпатяга — ничего не скажешь. А теперь отойди-ка, красоточка, в сторону — дай мне с Лешкой поквитаться.

Ксюша не шевельнулась.

— Прочь! — рявкнул Васька и рванулся к ней.

Ксюша ударила его по руке. Витек, будто только и ожидал этого, бросился Ваське под ноги, сшиб его. Мы растерялись, а он, хотя и больным был, находчивость проявил.

Но Васька все же успел нажать на спусковой крючок. Я подумал, что пуля в стену ушла. Лешка навалился на Ваську. Он пониже бандита был, но злость ему силу придала — Васька под ним только ногами дрыгал. Скрутили мы Ваську, по роже саданули, обыскали. В карманах деньги были — сторублевые бумажки, я сроду не видал столько, и две обоймы.

— Черти слепые! — вдруг крикнула Степанида.

Мы оглянулись и увидели: Ксюша тоже лежит. Лешка кинулся к ней, поднял на руки, стал бормотать что-то. Она в беспамятстве была. Я почему-то решил, что это обморок, что пуля только мякоть задела. Велел Лешке отнести Ксюшу за занавесочку, Витька к ручью послал — за холодной водой, достал свою рубаху, отодрал рукава — бинт скатал. На Ксюшином платье, под левой грудью, кровавое пятно расползалось.

— Расстегни-ка, — приказал я Лешке и додумал, что сейчас Ксюша обязательно очнется.

Но она даже не шевельнулась. Промывая рану, я понял, что ошибся: пуля далеко прошла. Пробормотал:

— Доктора надо.

Витек кинулся к двери.

— Я мигом! Одна нога тут, другая там.

— Погоди, — остановил его я и посмотрел на Лешку.

Он понял меня. У Витька уже давно припадка не было. Побоялись мы, что грохнется он посреди дороги, не добежит до города.

— Я побегу, — сказал Лешка и, чтобы Витек ни о чем таком не догадался, добавил, глядя на него: — Ноги у меня подлиннее твоих.

Лешка во всю мочь побежал — было слышно, как из-под его ног сыплются камни.

Керосиновая лампа чадила. Надо было бы нагар снять, но я не отходил от Ксюши. Дышала она с присвистом, в груди булькало. Витек то и дело к ручью бегал — свежую воду приносил. Я смачивал полотенце, клал его на Ксюшин лоб. Он у нее горячим был, словно натопленная печь. Степанида по-прежнему на своем месте сидела, изредка вздыхала. Васька потерся щекой о плечо, хрипло сказал:

— Отпусти меня, хромой, а то хуже будет. Мои корешата условного часа дожидаются. Если не появлюсь в срок, сюда придут.

— А это видел? — Я показал Ваське пистолет. — Пуль хватит, а стреляю без промаха.

Я действительно метко целил. Командир нашей роты все обещал меня в снайперскую школу определить, но ведь на фронте как бывает: предполагаешь одно, получается другое.

Васька ругаться стал, Побоялся я, что он Славика разбудит, прикрикнул на него, чтоб замолчал, но он — ни в какую.

«Сейчас перестанешь», — подумал я и сказал Витьку:

— Тряпку дай, кляп ему в глотку вобьем.

Как ни крутил Васька головой, как ни старался куснуть меня, мы все же затолкали тряпку ему в рот.

— Задохнется, — забеспокоился Витек.

— Ничего ему, бандиту, не сделается, — успокоил я.

Витек зевнул во весь рот.

— Приляг, — посоветовал я.

Заснул он сразу. Я потушил лампу и тоже лег, но ухо востро держал: Васька мог соврать про своих напарников, а мог и правду сказать. Но с оружием я чувствовал себя уверенно — на фронте не в такие переплеты попадал.

Славик заворочался на своей постели, хныкнул. Я подошел к нему.

— Чего тебе, милый?

Вышел я с ним на волю. Облака, которые над вершинами были, уползли куда-то. Звезды, будто медали, светились. От скал холодком тянуло. Накинул я на Славика свой пиджак, подержал под кусточком, потом понес его в хижину. Он прижался ко мне, «па» сказал.

— Твой папка в город побег. — Я по-прежнему, приучал Славика называть Лешку отцом, но он не слушался.

— Па, — повторил Славик и обнял меня, стервец.

На моих глазах мокрота выступила. В этот момент ничего не пожалел бы, чтобы взаправду его отцом сделаться или на худой конец дедом.

Уложил я Славика, одеялом накрыл, по головке погладил.

— Спи.

К Ксюше подошел, спичкой чиркнул. Она глаза открыла, хотела что-то сказать, но с губ только хрип сорвался.

— Молчи, молчи, — забеспокоился я. — Лешка в город побег, за доктором. Крепко любит он тебя.

Спичка обожгла пальцы, погасла.

— За Славика не тревожься, — продолжал я, — послежу за ним, пока ты в больнице находиться будешь.

Поправил я повязку — она сильно кровью пропиталась, полотенце на лбу сменил. На Ваську глянул — еще одну спичку извел. Дрыхнул он. Я удивился: связанный, во рту кляп, а дрыхнет. Веревки потрогал — крепко держат. Снова лег. Лежал с открытыми глазами и бога молил, чтобы Лешка поскорее воротился. «Сделают Ксюше операцию — и станет она справной, как и другие женщины, только отметина на груди останется», — понадеялся я.

Степанида шумно вздохнула.

— Не спишь? — спросил я.