Совершенный изьян

— Стой! — Катя побежала за ним. — А чем тебе «Радуга»-то не угодила? Я бы ещё коктейль выпила. Не несись ты так, я так не могу! Эй!

Снег летел в лицо.

— Я вот, кстати, не понимаю, — тараторила Катя, — вы там как-то взламывать эти кристаллы можете? Как ты вообще подключился к нему?

Пётр молчал.

— Ответь! — крикнула Катя и остановилась.

Пётр обернулся. Катя стояла, часто вздыхая. Пальто расстегнулось у неё на груди. Серый снег пеплом лежал на плечах.

— Тут есть какая-нибудь дыра, вроде той, где мы были? — спросил Пётр.

— Дыра? — Между бровями у девушки прорезалась морщинка. — А, ты про это… В такой час — нет. Да и в «Радуге» тихо сейчас. Будний же день.

— Ладно. Пойдём в «Радугу».

Вышибала, встретивший их у дверей, был, к счастью, новым. Ростом с Петра, с вываливающимся из-под ремня животом и огромными лапищами, как у гориллы. Он смерил Петра пренебрежительным взглядом и преградил ему проход. Катя юркнула вперёд, просочилась в зал, точно кошка, и потянула Петра за рукав. Вышибала, нехотя, вразвалку, отошёл в тень.

— Поближе к бару! — скомандовала Катя.

— Подальше. — Пётр посмотрел на столик у стены. — Мы сюда не пить пришли.

В «Радуге» и правда было пустовато. Музыка, бухавшая где-то под потолком, напоминала чью-то кардиограмму. По танцполу слонялось несколько человек, которые, казалось, не танцевали, а искали что-то на затоптанном полу.

— По коктейльчику? — спросила Катя, устраиваясь за столик рядом со светящимся иероглифом.

— Можно и по коктейльчику. — Монотонный ритм ударных, взрывавшихся под потолком, отдавался в рёбрах. — Значит, говоришь, у неё не всё в порядке с головой было?

— Что? — не расслышала Катя. — С головой? Да, я же говорила.

Она подозвала официантку. Девушка в обтягивающей чёрной одежде мягко выплыла из темноты и застыла, уставившись на Петра покрасневшими от неизменного сумрака глазами.

— Заказывай, — сказала Катя и постучала кулачком по столешнице, как будто там стоял невидимый терминал. — Я себе уже всё заказала. Буду «Электрический бриз». Настоящий! А не как в той тошниловке.

— А мне чего-нибудь без электричества, — буркнул Пётр. — На ваш вкус.

Официантка взглянула на Катю, попыталась улыбнуться — губы её едва шевелились, как от заморозки, — и быстро юркнула в темноту.

— Короче, странная она была, — продолжала Катя. — Искала себя типа.

— Искала себя?

В уши ударила громовая перкуссия, и Пётр на несколько секунд потерял слух. Катя напротив него беззвучно шлёпала ртом. Пётр ошалело мотнул головой, пытаясь прийти в себя после контузии. Катя приподнялась на тоненьких ручках и перегнулась через стол, широко распахнув чёрные блестящие глаза, в которых отражалась темнота.

— В буквальном смысле искала себя! Смотрела на себя в зеркало и говорила — не я это! Как будто, не знаю, как будто её украли у неё самой. Я же говорю. У меня от неё иногда…

— Это из-за шунта?

— Сам ты шунт! Эта штука синпин называется.

Музыка резко затихла, стушевалась, и Катя расслабленно откинулась на спинку кресла.

— Не слышала я, чтобы такое из-за синпина. Хотя всякое бывает. То, что у неё с родителями получилось, я и сама не очень понимаю. Они ж у неё из центра вообще. Пару лет — она бы на юг уехала. А может, уже бы уехала, если б не сбежала. Даже сейчас, после всего этого, на юге не жизнь, а рай. Я была как-то. Ты был?

Пётр качнул головой.

— Бывает же! — продолжала Катя. — Я бы с такими возможностями, как у неё… Вообще не представляю, как она жила. Часто — обычная девчонка. И не скажешь ничего. А иногда такое нести начинает. Наверное, и правда перемкнуло у неё там что-то.

— А шунт не пробовали отключать?

— Отключать синпин? Ты чего? — Катя уставилась на Петра, как на умалишённого. — Его не отключают. Это всё равно, что башку открутить, когда голова болит.

— А ты представь, что у тебя посторонний предмет в голове, — усмехнулся Пётр. — Вроде опухоли. Потому голова и болит. Но опухоль вырезать можно.

— Бред какой! — скривила губы Катя.

— Ладно. — Пётр покосился на размазанный по стене иероглиф. — Это, кстати, чего такое? Тоже какой-нибудь шард?

— Именно этот? Нет, не шард. Это обои!

— Чего?

— Вот я, например, — Катя улыбнулась, — вижу, что мы сидим в красивом таком японском зале. На стенах полотна с водопадами и журавлями, а над головой — нагромождение из перекрещенных деревянных балок, и их так много, как будто они этажей на сто вверх уходят. Стол из старого шершавого дерева, — Катя провела по пластиковой столешнице ладонью, — и я его чувствую. А ты, — в глазах девушки загорелись искорки, — выглядишь как самурай с такой дурацкой причёской и с двумя мечами.

— Правда?

— Нет! — Катя рассмеялась. — Выглядишь ты ужасно! Всю атмосферу этого места, — Катя потянулась, и Пётр заметил, как у неё по рукам заскользили цветные струйки, — убиваешь.

— А эта идиотская музыка не убивает атмосферу?

— Музыка? А, ты про… Так это не музыка.

— А чего?

— Это сложно объяснить. Ты её, скорее, чувствуешь кожей или воспринимаешь на вкус. Как пирожное. Это код такой звуковой, вроде дыр. Но можно замиксовать всякого разного. Коктейли тут, кстати, часто…

— Вроде дыр? Каких дыр?