«Лишь один Лай Лаич во всём городе к вздохам горемыки прислушался. Поначалу сомневался Собачий царь, не особенно муки принимал всерьёз. С недоверием вздохи ухватывал и надеялся, что боль загладится. Всхлипы горестные услыхав, отмахивался, мол, безволие это осеннее, затянется рана сама собой. Но как-то разбудили Лай Лаича, хоть и спал он глубоко, основательно, на далёкой окраине города. Разливаясь над крышами железными, барабаня в окна закрытые, бился грустный крик громче всех остальных. Тут уж уловил Собачий царь: доведён человек до отчаяния, пропадает человек окончательно, что есть мочи на помощь зовёт. И тогда убедился Брехун, что его черёд настаёт. Торопливо вскочил с диванчика, пиджачишко на плечи накинул. Патлы не расчесав, пыль не смыв с лица, в путь неблизкий пешком отправился. И безотлагательно, в тот же день на широкой улице просителю явился…
Есть одна загвоздка негласная, что не всякого к добру выводит Собачий царь. Неизвестно, чем его вмешательство обернётся. Неведомо, к чему его участие приведёт. Это всё зависит от тебя. Если уж столкнёшься с ним средь бела дня на Тверской или иной московской улице – будь начеку, уши не развешивай, жди на ровном месте подкоп. Об остальном мужики и бабы упорно помалкивают, будто челюсти им свело. И ни вытянуть, ни вырвать слово из сжатых губ нет возможности. Опечатано».
Замолчала Лопушиха осторожная, за Лохматым украдкой приглядывая. Не могла понять, стоит ли продолжать. Больно уж сожитель её насупился, из-под сдвинутых бровей глядит без доверия. С духом собиралась Лопушиха, в пальцах хлебный мякиш катала.