Собачий царь

С превеликим трудом убегал Топтыгин вон из дому. В тоненькой негреющей куртёнке, в сапожищах резиновых худых. Изовравшись от макушки до пят, иногда удирал он без шапки на взбешённый мартовский ветер. А бывало, забыв прикорм да снасти, целый день потом на льду без дела сидел.

Высвободились воды от зимней небыли. Зачернела посреди реки лента, вдаль струящаяся. С каждым днём всё шире расползалась, увлекая осколки за собой. Заголубел, оплавился лёд вдоль набережных. А потом, в день субботний, пасмурный, никакой приметой не отмеченный, надломилась льдина возле самого берега. Изошла по ширине трещиной. И тихонько, вместе с рыбаками, по проснувшейся реке поплыла.

Происшествие раньше всех учуял Лохматый. Подбежал ничейный пёс к тому краю, где возник разлом. Скулил, наблюдая, как всё шире змеится между льдиной и набережной тёмная суровая вода. Хвостом повиливал, голову наклонял и тявкал тихонько. Когда же устремилась льдина на середину реки, заголосил бездомный пёс оглушительно, стал метаться из стороны в сторону.

Медленно направился осколок вниз по течению, вдаль от затона Кожуховского, в Тульскую людную сторону. В какой-то миг оторвался от лунок Топтыгин, по сторонам рассеянно огляделся: а и вправду куда-то всё движется. От догадки в первый миг оборвалось сердце, обмельчала душа, дрогнула ненасытная глотка. Потянулась рука к запретному – очень захотелось из фляжечки малой, которую бабочка-Зима подарила, нескончаемый напиток хлебнуть, заручиться уверенностью в нынешнем мгновении, обрести от Недайбога всесильный оберег. Сердце из груди синицей выскакивало. В сапожищах сырость зяблая хлюпала. И тоска бескрайняя застилала глаза. «Вот и всё, – решил Топтыгин, самому себе врать не умея. – Гибнем», – подытожил он жизнь. Наблюдал некоторое время не без зависти, как беспечно прыгает на краешке льдины дворняга Лохматый, скуля, подвывая и игриво принюхиваясь к тёмной речной воде. От бездумного пёсьего веселья, от собачьего весеннего ликования нежданно-негаданно доверился Топтыгин мгновению. Сам себя изнутри встряхнул, руку на полпути от бездонной фляжечки отдёрнул. Впервые в жизни, от дурных предчувствий отмахнувшись, на ящик возле лунок он уселся. На осколке льдины, по течению медленно сплывающей, неожиданно оборвалась в Топтыгине боязнь дня нынешнего. Отпустила его тревога с настоящим не справиться. И опаска, что жена потом домой не пустит, окончательно в нём измельчала. Не готовил он больше оправданий, не выдумывал для Потаповны отчётов. Вдохнул ненасытно ветра речного, удочку во второй лунке поправил. С судьбой не споря, плыл себе, куда повезёт, куда посчастливится. Наблюдал проносящиеся по набережной бездорожники. И заветного клёва ждал.

Чинно скользил осколок вдоль набережной Нагатинской. Мимо чёрных чугунных решеток, нежилых ещё новостроек, ветром населённых пустырей. Посерёдке льдины горбился над лунками заядлый рыбарь-главарь, удочки которого Вадим-Водило сторожил да разум себе тем приворожил. Он отплытия уж три дня дожидался. А точнее сказать, года три назад загадал на льдине по реке сплавиться, случаю да течению доверившись, за весенней щукой вдогонку. В первый миг, распознав происшедшее, от волнения вскочил рыбарь-главарь на ноги. Шапку сорвал. По сторонам огляделся. Попытался происшедшее осознать. По мосту Нагатинскому спешил поезд синий. В небесах ни самолётов, ни птиц не мелькало. Своим чередом шла суббота. «Скорая» голосила вдали. Не без удивления уяснил рыбарь: не один он на льдине сплавляется. Ещё два горемыки-рыболова, растерявшись, моргают на ветру. Среди них узнал молодца Вадима. И подумал: раз здесь человек этот шершавый, ничего худого не случится. И улов долгожданный наклюнется. И куда-нибудь река выведет. Успокоившись основательно, запахнул рыбарь-главарь пуховик, уселся поудобнее, притаился над лунками, слился с окоёмом. И заветного клёва ждал.

В самый первый миг, когда только-только откололась льдина, дёрнулся Вадим к берегу, от неприятности сбежать. Но потом всё же отпрянул, тонкой кромке наледи не доверился. Не сумел спастись бегством с осколка. И на льдине с рыбаками остался. Стал спасать раскиданные вещи: рюкзачище рыбаря-главаря на середину перетащил. Топтыгина мешочек рядышком кинул. Свой шарф сверху швырнул. Лохматого-пса за ухо потрепал. Подставил лицо ветру с окунёвой чешуёй. И как будто снова шёпот Молчальника из-за спины расслышал: «Отправляйся лучше к реке. Там сам угадаешь, что делать, как быть. Там, глядишь, Недайбога от себя отвадишь, от Лай Лаича царя укроешься. И удачу свою вернёшь». Ни о чём Вадим больше не раздумывал, о потерях-промахах не сокрушался. И впервые за последние полгода с интересом вперёд глядел. Ну и угодили же мы в переплёт, друзья хорошие! А и ладненько, куда-нибудь доплывём!