Ты мужайся, слышь, неуёмная. И давай-ка не плачь, душенька. Не сумел твой Лохматый справиться. Не осилил проверку лукавую. На семнадцать лоскутов разодрало его. Побежали клочки во все стороны по галдящим столичным улицам. Каждый лоскут о своём сокрушался, на свои обиды сетовал и по-своему быль толковал. Дни и ночи проходили в смятении. Как засахаренный мёд, часы ползли. Воевали лоскуты, голосили, меж друг дружкой наотрез перессорились. Сподличать не хватало смелости. Жить, как прежде, никак не спорилось. Не хотелось назад вертаться к опостылевшей сожительнице, в тайгу. На дух Тимофея недолюбливал. Но подставить его не осмелился. И бежали лоскуты тревожные друг от дружки по потёмкам окраинным. Распахнули перед Лохматым собачьи врата деревянные скрипучие створки настежь. Чем-то ледяным, колючим оттуда в самое сердце пырнуло. Ветром вольным исхлестало по щекам. Шкура одна осталась от бугая, а под ней разлеглась равнина необъятная, пустошь великая. И обездоленная слабина. Оступился Лохматый, покорился мгновению, от смятения на четвереньки встал. Торг отбросив, огрызаться не думая, отмахнуться кулачищем не смел. Сделался он покорный, растерянный, с наказанием неминуемым свыкся. И увёл его за это всё за собой в собачье царство Брехун…
А на том чердаке полуночном, где столичными огоньками любовалась я, вдруг пугливый голосок проклюнулся. Говорил тихонько да сбивчиво. Но расслышала кой-чего. Будто бы дарит Брехун оступившимся, уведённым в пёсье царство бездарям невозможную собачью свободу, неприкаянную судьбу. Целый век по дворам псы скитаются, каждый день как последний проживают. И морозы, и ветра осенние, и метели им нипочём. Иногда становятся дозорными, за прохожими московскими следят пристально. И о каждом упущении людском своему царю сообщают. Но, бывает, всё же случается. Может быть, один раз в тридцать лет: отпускает Брехун пса бездомного человечий век доживать. Из собачьих врат обратно выталкивает. Из собачьей свободы в человечье ярмо выпроваживает. Чтобы людям про свои скитания рассказывал. И Лай Лаича учил уважать.
Ты не плачь, не кручинься, милая. Я ещё скажу тебе кое-что. Всхлипнет Евдокия Огуречница, свистнет из лесу Авдотья Малиновка, извздыхается косявчатая Фёкла Свекольница. Но не будет вестей от Лохматого. Ну да ты, как обычно, не спеша, чередом поживай. Ничему не придавай значения, никаких примет не приваживай.