Слишком много поваров

— Садитесь, Гудвин, я уверен, что мисс Беррэн не будет возражать, если вы меня смените. Я не выспался прошлой ночью.

Он попрощался и ушел. Я сел и, увидев, что официант выглянул из своего закутка, махнул ему рукой. Мисс Беррэн, как оказалось, оценила американскую газировку с имбирем, а себе я заказал стакан молока. Нас обслужили, и мы принялись за напитки.

Она перевела на меня взгляд своих фиолетовых глаз. Они выглядели темнее обычного, и я понял, что не разберусь в их цвете, пока не увижу их при свете дня.

— Вы на самом деле сыщик, — сказала она томным низким голосом. — Мистер Вукчич рассказал мне. Раз в месяц он обедает у мистера Вульфа, и вы живете там. Он говорит, вы очень храбрый и трижды спасали мистеру Вульфу жизнь.

Она покачала головой, и взгляд ее стал сердитым.

— Зачем вы говорили неправду про лошадей и напиваться? Вы же могли догадаться, что я буду спрашивать и все узнаю.

— Вукчич приехал сюда всего восемь лет назад и в сыщицком деле не разбирается, — твердо ответил я.

— Ну уж нет, — рассмеялась она. — Я не настолько мала, чтобы быть настолько большой дурочкой. Я окончила школу три года назад.

— Ну ладно, — махнул я рукой, — забудем про лошадей. В какие же школы ходят там у вас девушки?

— В монастырские. То есть это я ходила в монастырскую. В Тулузе.

— Вы совсем не похожи на монашку.

Она глотнула газировки и снова рассмеялась.

— Нет, я не как монашки, я не религиозная, я очень практичная. Мать Цецилия всегда говорила нам, девочкам, что лучше нет жизни, чем в служении ближним, но я обдумала этот вопрос, и мне кажется, что лучше всего будет наслаждаться жизнью как можно дольше, а когда состаришься, растолстеешь и заведешь семью, то можно и другим послужить. А вы как считаете?

— Не знаю, — я с сомнением покачал головой. — По мне, служение ближним очень нужное дело. Но, конечно, переусердствовать не стоит. А как вы, у вас получается наслаждаться жизнью?

— Иногда, — кивнула она. — Моя мать умерла, когда я была совсем маленькой, и отец установил для меня много правил. Я видела, как ведут себя американки, приезжающие в Сан-Ремо, и пробовала им подражать, но обнаружила, что не знаю, как. А потом отец узнал, как я провела яхту лорда Джерли вокруг полуострова одна, без компаньонки.

— А Джерли-то там был?

— Джерли был, но ничего не делал. Он заснул и упал за борт, и мне трижды пришлось поворачивать, чтобы он смог подняться обратно. Вам нравятся англичане?

Я поднял брови.

— Ну, при правильных обстоятельствах мне и англичанин может понравиться. Например, если мы окажемся на необитаемом острове, три дня проживем без еды, а потом он поймает кролика, ну или не кролика, а кабана или моржа. А вам нравятся американцы?

— Сама не знаю! — засмеялась она. — Пока я росла, я встречала только нескольких. Они говорили со смешным акцентом и все время старались показать свое превосходство. Я имею в виду мужчин. Когда мы жили в Лондоне, и папа работал в «Тарлетоне», там жил один богатый американец с больным желудком. Папа готовил ему отдельно, и когда он уезжал, то надарил мне подарков, вот он мне нравился. С тех пор как я приехала в Нью-Йорк, я видела много симпатичных американцев, а вчера в отеле встретила настоящего красавца. Вы похожи на него в профиль, но волосы у него были светлее. Вообще я не могу сразу сказать, нравится мне кто-нибудь или нет, мне надо узнать его поближе…

Она продолжала, но я отвлекся, поймав себя на опасных мыслях. Когда она прервалась, чтобы отпить газировки, мои глаза сами собой переключились с ее лица на прочие части ее фигуры. Подражая американкам, она закинула ногу на ногу, и подол юбки поднялся, открывая прелестный вид на отличную ножку. Всё бы хорошо, но, когда я осознал, что голубоглазый атлет напротив устремил свой взгляд мимо книжки ровно на тот же объект, что так меня заинтересовал, я испытал недружелюбные чувства, и это меня встревожило. Вместо того чтобы обрадоваться, что не только я, но и сосед не упустил возможности оценить такую красоту, я понял, что желаю ровно двух вещей: смерить атлета недовольным взглядом и велеть ей одернуть юбку!

Я взял себя в руки и принялся размышлять логически. Я имел бы право возмущаться чужими взглядами и желать запретить их, либо если бы эта ножка была моей собственностью, либо если бы я намеревался в скором времени ее заполучить. Первое, очевидно, не соответствовало действительности, а начать желать второго было бы крайне опасно, поскольку существовал лишь один способ достичь желаемого, приличествующий ситуации в целом.

Она продолжала говорить. Вопреки своим привычкам, я быстро опустошил стакан, подождал, пока она остановится, и повернулся к ней так, чтобы не утонуть ненароком в ее темных глазах.