Синдром публичной немоты. История и современные практики публичных дебатов в России

Ужасное и неотвратимое чувство собрания. Те же люди, которые вот только стояли в фойе, в буфете и беседовали между собой, смеялись и рассказывали байки и всякие случаи из жизни, которым можно было рассказать о своих бедах и успехах, и они торопились перебить тебя и рассказать о своих бедах и успехах, и они как-то понимали тебя, и сочувствовали, и ждали от тебя какого-то сочувствия, эти люди, которые сейчас звонили по служебным телефонам и говорили тихим, спокойным или возбужденным, страстно-сердитым, или грустным голосом, психи, умники, глупцы, педанты… Звонок! Потушены и выброшены сигареты, и в какое-то мгновенье произошло полное перерождение. Изменились не только выражения лиц, голоса, взгляды, силуэты, но как бы изменился весь состав крови, иное звучание нервов, иное чутье, настрой мыслей.

Это миг гипноза, когда все прошиты одной железной ниткой, нанизаны как на шампур, и ни вправо, ни влево, ни в детство, ни в старость, и нет тебя, нет именно твоей воли, твоих мук, сомнений, снов, призраков, твоей чести, совести, и ты, как муравей, как муха, как моль… Теперь уже никто не в состоянии тебя понять, выслушать, по-человечески войти в твое положение, теперь все были как заведенные куклы, как механические ваньки-встаньки, каждый был в отдельной клетке, и все клетки – в одной большой клетке. И это уже было не одиночное чувство страха, а общее коллективное, словно всех оплела одна паутина, связала, и все задыхались, бились, жужжали и затихали в этой паутине [Ямпольский б/д.].

От таких собраний веяло зловещим смыслом, предвидеть который не смог бы даже В. Даль – тонкий знаток оттенков русской речи. На них решались жизнь и смерть. Это было лобное место… «Удивительное сочетание, когда все или почти все понимают, ощущают, если не умом, так сердцем, душой, что происходит что-то нелепое, нелогичное, бессмысленное, никому не нужное, лживое и неправедное, с глупыми словами, словами-шелухой, словами-пиявками. И все-таки страхом спаяны, страхом, ставшим уже привычным, натурой, принимают это как должное, обязательное, само собой разумеющееся, и в голову не приходит никому встать, поднять руки, крикнуть: что вы делаете?» Так продолжил Бориса Ямпольского Бенедикт Сарнов [Сарнов 2005: 697–698].

Сейчас трудно установить, когда публичные выступления на официальных мероприятиях (собраниях, митингах и тому подобных мероприятиях, организуемых партией с политическими целями) приобрели черты «казенности», запрограммированности, декоративности, стали средством сокрытия истинного положения вещей, живая речь уступила место прилюдному чтению вслух, системе стали не нужны ораторы (по В. Далю: витии, речистые люди, краснословы, мастера говорить в людях, проповедники). Система опиралась на чтецов, способных лишь на то, чтобы произносить правильные речи. Когда случилась эта метаморфоза? Когда естественные формы рефлексии различных сфер общественной жизни средствами живого языка уступили место «партийному мертвословью» (Б. Сарнов), на котором и полагалось говорить всем участникам официальных мероприятий.