Синдром публичной немоты. История и современные практики публичных дебатов в России

Однако апеллировать к этому опыту как очевидному общему основанию и источнику для хорошо разработанной процедуры было бы странно. Вот описание IV конгресса Второго интернационала, прошедшего в Лондоне в 1896 году, в котором тоже участвовал Плеханов. Английский автор, написавший краткое изложение прений, был, несомненно, знаком с местной парламентской процедурой. Потому он был, мягко говоря, удивлен тем, что увидел. Так как еще нет синхронного перевода, то речи переводят последовательно на два других языка (три основных языка конгресса – английский, немецкий, французский). Это отнимает много времени, и к концу первого заседания, когда надо утвердить регламент, напряжение нарастает. Немецкие и английские делегаты потребовали остановить прения и принять проект регламента в целом; это не позволило бы больше менять повестку дня, и анархисты остались бы без выступления. Парнелл от лондонского профсоюза плотников, чтобы не исключать анархистов, предложил закончить обсуждение регламента на следующий день, его предложение было поддержано («ему вторили», this was seconded). Но лидер антипарламентаристов анархист Малатеста решил, что его должны услышать еще до этого голосования. После полудюжины слов он был прерван звуком колокольчика председательствующего [Full Report 1896: 15–16].

Отчет свидетельствует: «Некоторое время шла борьба между колокольчиком и голосом. Потом все, как казалось, заговорили вместе. Даже самые серьезные души среди сидевших выливали свои эмоции. А владелец зала добавил смятения, угрожая выгнать всех оттуда. Малатеста – низкий, чернявый, нацеленный, твердый – ждал. Зря председательствующий призывал к порядку; так же бесполезны были попытки Зингера проинформировать Конгресс, что немецкая делегация согласилась принять весь регламент. Это были Вавилон и Бедлам в одном месте». В конце заседания французского делегата Делесаля так толкнули, что он полетел вниз по ступенькам (заседание шло в зале-амфитеатре). Поэтому регламент не был принят, заседание закрыли, а на следующий день председательствующим был назначен «доброжелательный деспот» Зингер, который сразу сказал, что ограничивает выступления по каждому пункту до двух ораторов за и двух против. Одновременно в рядах вполголоса сообщалось, что организаторы пригласили полицию, которая будет наготове; и если снова возникнет шум и склока, то она войдет в зал заседаний. Даже в таких условиях, однако, дискуссию было трудно регулировать, и она съехала с обсуждения пункта 11 в регламенте (который де-факто позволил бы анархистам выступить на Конгрессе в рамках повестки дня) к обсуждению того, что анархисты и хотели обсуждать прежде всего, – цюрихской резолюции о политическом действии [Ibid.: 16–17]. Трудно представить себе, что подобные съезды могли служить моделью для дисциплинированного ведения собрания согласно утвержденной процедуре.

В-третьих, специфика дискуссионной процедуры российских социал-демократов, как она нам явлена на II съезде РСДРП, видна и в активной роли председателя. И роль эта противоречива. С одной стороны, он иногда сам нарушает процедуру в представлении будущего думского наказа и слишком часто вмешивается в дискуссии, не передавая на это время председательство другому (в иных случаях он вмешивается в соответствии с нормой)[234]. Причем нарушения эти могут иметь достаточно грубый характер. И Мартов, и Ленин вспоминают, как на II съезде РСДРП «сильно повредила острота Плеханова об „ослах“, которая оскорбила многих делегатов, нашедших, что председателю непозволительно так обращаться с делегатами» (речь Мартова, см.: [Протоколы 1934: 96]). Ленин так описывает ее в работе «Шаг вперед, два шага назад»: «…когда говорили о свободе языка, то один бундовец, кажется, упомянул среди учреждений учреждение коннозаводства. И Плеханов бросил про себя „лошади не говорят, а вот ослы иногда разговаривают“». Вывод Ленина: «Повод к столкновению был именно ничтожный, и тем не менее столкновение приняло действительно принципиальный характер, а потому и страшно ожесточенные формы вплоть до попытки „свергнуть“ программную комиссию», настолько разбушевались страсти [Ленин 1967с: 212][235]. Сам Ленин, правда, вмешивался в ход прений еще более беззастенчиво. Троцкий рассказал на II съезде Заграничной лиги, что именно Ленин, сидя в президиуме заседания II съезда РСДРП, прислал ему записку с просьбой выступить против Бунда как единственного представителя еврейского рабочего класса, после чего и возник скандал между Троцким и Либером [Протоколы 1934: 108].

С другой стороны, съезд РСДРП показывает нам, что, в отличие от думских заседаний, действия председателя можно было поставить под вопрос, то есть делегаты обладали правом живой (а не письменной и задним числом, как в Четвертой Думе) апелляции. Вот сцена защиты Плехановым своих правомочий после того, как Либер обвинил его в пособничестве оскорблявшему его Троцкому. Плеханов говорит: