Синдром публичной немоты. История и современные практики публичных дебатов в России

Анализ медиатекста передачи «Модный приговор» демонстрирует, что новоприобретенный жанр и его терапевтический посыл задают и новый стиль говорения о личном опыте в публичном поле – стиль, в основе которого лежат общепринятые поп-психологические представления и дискурсивная практика психотерапии. Однако при подробном прочтении дискурсивной материи мы обнаружили, что терапевтическая культура и ее медиаформы не функционируют здесь в полном одиночестве.

Помимо дискурса беседы с психологом, модное судебное расследование задействует три других дискурсивных фрейма – товарищеский суд, кухонные разговоры и показ мод. Все эти фреймы образуют общественные ритуалы и определяются особыми, свойственными каждому из них рамками перформативной дискурсивной коммуникации. Товарищеский суд и кухонные разговоры – это фреймы, хорошо знакомые из советского риторического репертуара, а гламурный стиль показа мод, как и психотерапия, не так давно стали частью российской речевой культуры. Все эти фреймы предполагают разные отношения между коллективной нормативной системой оценки и индивидуальной субъективной, но все они заключают в себе поучительно-наставительный механизм; они задействуют выяснение, утверждение и поощрение и контролируют нормативные стандарты личного опыта.

Эти местные русско-советские альтернативы психотерапии служат средствами перевода терапевтического языка, но они же могут служить ему препятствиями. Товарищеский суд и кухонные разговоры, которые сопровождают беседу с психологом в осуществлении дискурсивной трансформации героя передачи, отличны от терапии своим стилем говорения о личном. С одной стороны, так же как и беседа с психологом, они заняты извлечением наружу того, что скрыто, путем перемалывания и поиска внутренней правды. С другой стороны, товарищеский суд и кухонные разговоры – это коммуникативные фреймы, в корне отличные от психотерапевтической установки. Прежде всего, они представляют собой коллективные перформативные ритуалы и не ставят целью глубокую индивидуальную самотрансформацию. Более того, в отличие от терапевтической дискурсивной логики, оба они зиждутся на русско-советской культурной концепции, которая не предлагает однозначной иерархии по отношению и к тому, что понимается как внутренний мир, и к тому, что видится как внешнее его выражение. Согласно этой концепции, внешняя составляющая не есть отражение внутренней, а служит его прикрытием и сама по себе является ценной сущностью и силой, способной изменить внутреннее содержание, если оно есть. Таким образом, товарищеский суд и кухонные разговоры негласно конкурируют и даже подрывают возможность точного перевода терапевтической логики, полагающей верховность внутреннего мира над его внешним проявлением. И наконец, привлечение гламурного дискурса показа мод к демонстрации персональной трансформации абсолютно переворачивает терапевтический посыл с ног на голову. Показ мод игнорирует внутренний мир, фокусируется на внешнем и поверхностном и утверждает приоритет последнего как единственно ценного измерения частной жизни. Поэтому показ мод противостоит терапевтическому посылу и может препятствовать его адаптации в постсоветской популярной культуре. В то же время гламурный язык показа мод предлагает конкретную визуализацию необходимой коррекции личности и материализует желаемую гармонию. В соседстве с терапевтической внутренностью эстетический язык показа мод работает почти как гипнотическая мантра, которая скрадывает нормативную установку и стимулирует терапевтическую самотрансформацию.

Предложенный нами анализ публичного дискурса о личном на примере конкретного медиасобытия позволяет сформулировать ряд положений как о постсоветской речевой культуре вообще, так и о публичном языке о личном в частности. Прежде всего, мы демонстрируем, что наряду с новым терапевтическим языком говорения о личном опыте в постсоветской популярной культуре сосуществуют ее местные конкуренты и альтернативы – товарищеский суд и кухонные разговоры. Первый из них – это особый стиль публичного обсуждения частной жизни и практики говорения о личности, которые задаются официальными идеологическими дискурсивными рамками. Вторые же являются проявлением регистра повседневной неформальной коммуникации, возникающей в приватной эмоциональной межличностной сфере. В процессе формирования постсоветской языковой культуры эти советские формы разговора о личном не только не исчезают, но и активно участвуют в организации повседневной коммуникации.