Rieff P. (1987). The Triumph of the Therapeutic: Uses of Faith after Freud. Chicago: University of Chicago Press.
Ries N. (1997). Russian Talk: Culture and Conversation during Perestroika. Ithaca; New York: Cornell University Press.
Rose N. (1990). Governing the Soul: The Shaping of the Private Self. London: Routledge.
Rulyova N. (2007). Domesticating the Western Format on Russian TV: Subversive Glocalization in the Game Show // Pole Chudes (The Field of Miracles). Europe-Asia Studies. № 59 (8). P. 1367–1386.
Salmenniemi S. (2010). In Search of a «New Wo(Man)»: Gender and Sexuality in Contemporary Russian Self-Help Literature // Russian Mass Media and Changing Values / A. Rosenholm, K. Nordenstreng, E. Trubina (eds.). London: Routledge. P. 134–154.
Salmenniemi S., Vorona M. (2014). Reading Self-Help Literature in Russia: Governmentality, Psychology and Subjectivity // British Journal of Sociology. № 64 (4). P. 1–19.
Van der Houwen F. (2009). Formulating Disputes // Journal of Pragmatics. № 41. P. 2072–2085.
Volkov V. (2000). The Concept of
Wertsch J. V. (1981). The Concept of Activity in Soviet Psychology / Ed. by J. V. Wertsch. Armonk, NY: M. E. Sharpe.
Wierzbicka A. (2003). Russian Cultural Scripts: The Theory of Cultural Scripts and Its Applications // Ethos. № 30 (4). P. 401–432.
Wood E. A. (2005). Performing Justice: Agitation Trials in Early Soviet Culture. Ithaca: Cornell University Press.
Zbenovich C. (2007). Communication Modes: The Fabric of the Post-Soviet Political Interview // Journal of Language and Politics. № 6 (1) P. 75–90.
Zvereva V. (2010). Lifestyle Programs on Russian Television // The Russian Journal of Communication. № 3 (3/4). P. 265–280.
Глава 11. Деформация речи и немота в сатирическом контрдискурсе (На примере интернет-видео «Рулитики»)
В любом обществе дискурсивные практики обладают определенной динамикой. Как полагает Пьер Бурдьё, становление официального доминантного дискурса в социуме происходит в процессе дискурсивной борьбы за символическую власть (symbolic power), за форматирование и переформатирование ментальных структур, выраженных в языке [Bourdieu 1991: 48].
Сатира во все времена являлась одной из наиболее ярких контрдискурсивных форм диалога и сопротивления доминантному языку [Terdiman 1985], хотя ее контрдискурсивные характеристики и накал во многом зависят от того дискурса, которому она предназначена оппонировать и по отношению к которому должна деконструировать создаваемые и наполняемые доминантным смыслом знаки.
В данной главе отмечается появление синдрома деформированной речи и немоты как черты, присущей сатирическому контрдискурсу периода официального президентства Дмитрия Медведева. Далее эти свойства будут рассмотрены как механизмы сатирического семиозиса на примере серии интернет-клипов «Рулитики». Основной вопрос нашей главы – что обозначает деформированность речи и немота в оппонирующем дискурсе в контексте, с одной стороны, псевдолиберального медведевского времени и, с другой, расширенного влияния семиотики Интернета?
Исследование, положенное в основу этой работы, базируется на материале 37 видеоклипов, созданных Олегом Козыревым за два года проекта «Рулитики» (2008–2010) и выложенных на сайте электронного издания «Ежедневный журнал».
Хотя не вызывает сомнений, что с формальным приходом Медведева к власти в 2008 году режим остался по сути прежним, для обсуждения дискурсивных практик времени его президентства важно учесть, что медведевский период исторически совпал с широкой компьютеризацией в России. Именно в это время использование Интернета становится массовым ежедневным способом получения информации, социального общения и объединения. По данным ФОМ на весну 2011 года, число пользователей Интернета составило 46 % населения России, или 59,2 миллиона (ФОМ 2011). Как писал в свое время Маршал Маклюэн, подобный технологический прорыв неизбежно влечет за собой сдвиг культурной парадигмы и, соответственно, появление новых дискурсивных форм [McLuhan 1999].