Кроме того, мы видим, что постсоветский медийный дискурс смешивает позднесоветские дискурсивные жанры, новый постсоветский гламурный язык и недавно приобретенные модели глобальной медиакультуры. Такое переплетение и маневрирование между различными дискурсами и их авторитетными установками перекликаются с постсоветской дискурсивной ситуацией вообще, которая связана с дискурсивным сдвигом в авторитетах социального знания; перестройкой институтов, ответственных за производство и формулирование нормативных идеалов и моделей жизни [Ушакин 2009]. Похоже, что в ситуации сдвига один из ведущих кандидатов на роль авторитетного дискурса – это глобальная западная медиакультура позднего капитализма и поп-психологический дискурс, встроенный в ее телеформаты и жанры. Рамки медиатехнологий поэтому служат первичным каналом адаптации дискурсивных форм терапевтической культуры в современной российской культуре.
Однако перевод текстов, идей и практик может иметь двойной эффект: с одной стороны, он приносит новое знание, с другой – воспроизводит и укрепляет словарный запас и культурный словарь самого переводчика. Известная истина гласит, что одна и та же идея, высказанная на разных языках, потенциально меняет свое значение. Мы добавляем один важный аспект к этому верному наблюдению – адаптация медиатекста изменяет свой смысл не только по факту перевода его на другой язык, но и потому, что он воспроизводится средствами местных дискурсивных форматов. Эти форматы всегда укоренены в особых исторических, культурных и политических ситуациях. Так, существующие дискурсивные лингвистические формы служат рельсами для перемещения новых идей и жанров. Они, очевидно, помогают им добраться до адресата, но они же могут и задать иной путь их обустройства в новом контексте. Знакомые дискурсивные форматы вынесения нутра на публику играют критическую роль в адаптации терапевтического дискурса в российской коммуникативной культуре. Однако, возможно, они подрывают сам их терапевтический смысл. Так или иначе, в этом взаимодействии происходит сегодня становление нового публичного языка говорения о личном и частном, внешнем и внутреннем.
Бойм С. (2002). Общие места: Мифология повседневной жизни. М.: Новое литературное обозрение.
Булгакова О. (2005). Фабрика жестов. М.: Новое литературное обозрение.
Гурова О. (2008). Советское нижнее белье между идеологией и повседневностью. М.: Новое литературное обозрение.
Журавлев С. (2009). Демонстрационный зал ГУМа в середине 1950–1970-х годов // Визуальная антропология: Режимы видимости при социализме. М.: Вариант. С. 157–180.
Журавлев С., Гронов Ю. (2006а). Власть моды и советская власть: История противостояния // Историк и художник. № 1. С. 133–147.
Журавлев С., Гронов Ю. (2006b). Власть моды и советская власть: История противостояния // Историк и художник. № 3. С. 100–113.
Зверева В. (2003а). Дискурсы
Зверева В. (2003b). Репрезентация и реальность // Отечественные записки. № 13 (4). С. 34–39.
Зверева В. (2006). Позывные гламура // Искусство кино. № 11. С. 2–19.
Лернер Ю. (2011). Телетерапия без психологии, или Как адаптируют Self на постсоветском телеэкране // Laboratorium: Russian Review of Social Research. № 3 (1). С. 116–137.
Плотников Н. (2008). Личность как историческая конвенция: от
Ушакин С. (2009). Бывшее в употреблении: Постсоветское состояние как форма афазии // НЛО. № 100 (6).
Эткинд А. (1993). Эрос невозможного: История психоанализа в России. СПб.: Медуза.
Теория моды (2007). Теория моды: одежда, тело, культура. № 3. М.: НЛО.
Юрчак А. (2016). Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение. М.: Новое литературное обозрение.
Bauer R. A. (1952). The New Man in Soviet Psychology. Cambridge, MA: Harvard University Press.
Boyer D., Yurchak A. (2010). American Stiob: Or, What Late-Socialist Aesthetics of Parody Reveal about Contemporary Political Culture in the West // Cultural Anthropology. № 25 (2). P. 179–221.
Cotterill J. (1998). If It Doesn’t Fit, you Must Acquit: Metaphor and the O. J. Simpson Criminal Trial // Forensic Linguistics. № 5 (2). P. 141–158.
Cushman P. (1990). Why the Self is Empty. Toward a Historically Situated Psychology // American Psychologist. № 45 (5). P. 599–611.
Cushman P. (1995). Constructing the Self, Constructing America: A Cultural History of Psychotherapy. Reading, MA: Addison-Wesley Publishing Company.
Engelstein L., Sandler S. (еds.) (2000). Self and Story in Russian History. Ithaca; London: Cornell University Press.
Epstein M. (2001). Judging Judy, Mablean and Mills: How Courtroom Programs Use Law to Parade Private Lives to Mass Audience // Television Quarterly. № 32 (1). P. 4–13.
Etkind A. (2005). Soviet Subjectivity: Torture for the Sake of Salvation? // Kritika: Explorationsin Russian and Eurasian History. № 6 (1). P. 171–186.