Седьмого в тринадцать

Арестованных со скрученными за спиной руками построили лицом к стене. Раненый в ногу боевик, на скорую руку перевязанный агентом, тихо стонал, лежа на трех поставленных в ряд табуретках. Из недр заведения извлекли и хозяина – полноватого мужчину средних лет, с сальными волосами и бегающими глазками. Борода его была взлохмачена («За нее тащили, что ли?» – предположил Ушаков), на щеке алела свежая отметина.

– Итак, господа задержанные, не желает ли кто-нибудь из вас сделать признание? – зычно спросил шеф контрразведки.

Ответом ему было молчание.

– Согласно указу Верховного правителя Москва объявлена под усиленной охраной, – так же уверенно продолжил полковник. – Из этого вытекает, что ваше дело будет рассмотрено в особом порядке военным судом. Вы взяты под стражу при проведении тайного сборища, целью которого было планирование нападения на военный объект и террористического акта. Все ваши намерения нам известны. Повторяю вопрос: есть желающие признаться и облегчить свою незавидную участь?

Снова тишина. В тесноватом, кое-как освещенном зальчике пахло потом, ненавистью и страхом. «Идейные, видимо», – пришел к заключению Ушаков.

– Что ж, для смертного приговора каждому из вас имеющихся доказательств более чем достаточно, – резюмировал Зыков.

На прилавке перед ним были разложены изъятые у боевиков револьверы и пистолеты разных систем, четыре финских ножа и две ручные гранаты, а также паспорта и удостоверения личности. По приобретенному в Сибири опыту штабс-капитан знал, что казнили и за меньшее зло, даже если речь не шла об умысле против адмирала.

Зыков сделал пол-оборота влево, намереваясь, судя по всему, распорядиться о приводе понятых и начале официального обыска.

– Ваше высокоблагородие! – раздался голос старшего агента Ливенцева, показавшегося из-за двери, которая вела в некое подобие хозяйского кабинета.

Шеф поворотился в его сторону.

– Что у вас?

– Бумаги нашли, господин полковник, – отрапортовал Ливенцев.

– Какие бумаги?

– От члена Внутреннего бюро ЦК партии, – по памяти процитировал старший агент.

– Сволочь жандармская! – заорал вдруг, делая попытку развернуться, стоявший ближе к выходу боевик. – Фальшивки подкидываете?!

– Кому сказали стоять смирно? – агент рядом с ним, бывший начеку, двинул террористу под ребра.

– Что это вы так волнуетесь, почтенный? – Зыков шагнул к задержанному. – Назовите-ка лучше имя, фамилию. Оправдайтесь, если можете. Я – полковник Зыков Николай Петрович, начальник контрразведывательного отдела Военного министерства. С кем имею честь?

Если бы не сила и реакция агента, плевок точно достиг бы цели.

– Чтоб ты сдох, начальник! Всех вас надо было под корень! – успел выкрикнуть эсер прежде, чем получил новый удар, сильнее предыдущего.

– Прекратите, – распорядился полковник, отходя подальше. – У нас не ЧК.

Николаев, уже стоявший на пороге, вопросительно кашлянул.

– Оформляем?

– Да. Господин капитан, вас попрошу за мной, – и начальник контрразведки вместе с Ливенцевым прошел за прилавок и далее в кабинет.

Самая интересная бумага представляла собой лист машинописи. Адресатом ее значился председатель Исполнительного комитета партии «Союз защиты Родины и Свободы» Савинков Борис Викторович.

– Однако, – только и вымолвил полковник Зыков.

Документ, если судить по его внешнему виду, являлся черновиком письма за подписью члена Внутреннего бюро Партии социалистов-революционеров (обновленной) Р.Г. Лукашевича. Автор текста делился с адресатом краткой характеристикой текущего момента (ее похожим образом изложил на совещании сам Зыков, давая оценку боевикам-эсерам) и, что важнее всего, сообщал о своих переговорах с членами заграничного ЦК основной эсеровской партии. Из этих деятелей были упомянуты Чернов и Авксентьев.

По сведениям, содержавшимся в черновике письма, зарубежный ЦК положительно отнесся к инициативе Савинкова установить постоянную связь с ним через Внутреннее бюро. Также Савинкова Б.В. информировали, что ЦК ПСР в принципе не возражает против его вхождения в состав Временного революционного правительства после победы вооруженного восстания, но залогом такого решения станет совместная боевая работа.

– Вот вам и отдельная фракция. Одна шайка-лейка, – сказал шеф контрразведки.

Ушаков бережно взял лист за самый уголок, поднес к лицу.

– Отпечатки снять бы.

– Снимем, конечно. Картотека пока бедновата, – с сожалением отреагировал Зыков. – А у вас сомнения имеются?

– Слишком просто всё, господин полковник. Важнейшая улика – и хранится в какой-то жалкой каморке: приходи и бери. Пишущую машинку нашли, кстати?

– Никак нет, – ответил Ливенцев.

Зыков одобрительно кивнул штабс-капитану.

– Я вас понимаю, вы правильно подходите к делу. Профессионально, как учили. Теперь, пожалуйста, запомните мои слова. На этой войне профессионалов очень мало, почти нет. Бал правят дилетанты – причем, как с одной стороны, так и с другой. Побеждают те, кто допускают меньше ошибок.