Сапфировый альбатрос

«Я лежала у Лели, я рыдала, я сходила с ума — я не имела силы подняться наверх. Не могла. А он звал меня. Принимал за меня то Тосю, то Лелю. Наконец Лера (спасибо ей!) привела меня в сознание, сказала: „Тетя Вера, идите туда. Вы потом не простите себе, если дядя Миша умрет без вас“. И я поднялась наверх. Бросилась к его постели. Он сидел — высоко в подушках. Глаза были открыты — мои любимые, прекрасные черные глаза.

Но различал ли он что-нибудь, уже не знаю.

Я села на скамеечку перед его постелью, грела его руки, целовала их. Я молила в душе: „Только бы он не умер, только бы не умер, не умер“, — и я чувствовала — моя мольба бессильна!

Потом ему стали делать уколы, я отошла, встала в ногах постели, прислонилась к теплой печке — мне было смертельно холодно — и замерла, в ужасе глядя ему в лицо.

Он часто и трудно дышал. После уколов — опять кислородные подушки…

Радик стал делать укол. Один, другой. Крикнул: „Спирт!“

И вдруг: „Не надо!“

Я поняла: конец!

Было 12 часов 45 минут, начинался новый день — вторник, 22 июля…

Трудно передать словами все мое огромное горе, мое отчаяние, мою безутешную тоску.

Ими полны все мои записи за последние годы. И, наверное, будет так вплоть до последних дней… Да, до последних дней».

Пусть на этом месте читатель плачет, сколько ему угодно, — автору все равно, ему ни холодно ни жарко. Или пущай обиженный читатель обложит автора матом по-интеллигентски — автор от этих слов даже не почешется. Он свое дело сделал, исполнил завет деда. Подосадовал мой дедушка когда-то, что хорошо бы, кто написал про самого Мишеля таким же шутливым манером, как он сам писывал про других никчемных интеллигентов, — вот я и написал. Он же точно был бы одним из них, если б не талант. А сильно похоже вышло или не сильно, тут уже автор не виноват. Это, как говорится, кто на кого учился.

А Вера Владимировна после всех этих прискорбных происшествий принялась вспоминать и писать, вспоминать и писать и понаписала больше 20 000 (двадцати тысяч) страниц. Начиная с того, как 25 марта, в день Благовещения, Мишель вернулся в Петроград и пришел к ней, и началась новая эпоха в ее жизни, так тесно связанная с ним, — то страсть и любовь, то непонимание и вражда, и снова страсть, и бесконечные разрывы, и примирения, и невозможность порвать, уйти навсегда…