Сапфировый альбатрос

«С удовольствием выпил целую чашку, сказал: „Шоколад меня подкрепил!“ Со мной был очень хорош, чувствовалось — он доверяет мне, доволен моей заботой. И Валя сказал: „Отец даже похвастался — сказал: `А мать обо мне хорошо заботится!`“.»

«„Завтра надо завещание… деньги Валичке!“ Как он любил сына, Боже мой, как он его любил! Его одного в целом мире!»

«Ночью я почти не спала — на каждый шорох бежала к нему… Какой беспомощный, какой слабенький он был! Как доверчиво тянулся ко мне, принимая лекарство! Если я уходила на минутку, звал меня: „Верочка, Верочка…“»

«Нет, он хотел жить! Не правы те, кто думает, что он хотел смерти. Он думал: беда оттого, что мало ел. И он старался есть больше.

Почему-то часто путал слова. Вместо одних употреблял другие, схожие по первой букве. Вместо люминала все просил „линолеум“…»

«В половине первого ночи ему показалось, что утро, что надо вставать, что он в городе. Говорил: „Сейчас встану. Где газета?“ Потом выпил молока, попросил папиросу. Курил в дремоте. Охал. Наконец успокоился, уснул».

«Вечером или ночью, когда он не мог заснуть, я „усыпляла“ его — делала руками „пассы“ над головой и убаюкивала, приговаривая: „Шш… шш… спи спокойно, спокойно, спокойно…“ — так убаюкивала меня в детстве во время болезни мама. И он так доверчиво закрывал глаза, успокаивался и первое время действительно засыпал… Да, я всегда должна была бы смотреть на него как на ребенка, как на свое дитя. Он был всегда такой беспомощный и слабый. Помню, в начале нашего знакомства я так и звала его — „детка“. Зачем же я не делала это? Зачем требовала от него того, чего он дать не мог? Зачем не щадила его больную психику? Зачем требовала от него, как со здорового? Ведь знала же я — к нему нужен особый подход!..»

«В эти последние дни ему, наверное, было очень больно — он все засовывал пальцы в рот, кусал их. Я не понимала, в чем дело, а потом заметила — на тоненьком пальчике прокус. И что же болело, что мучило его? Я так и не знаю. Я испугалась тогда, когда увидела эту крошечную ранку на безымянном пальце левой руки, сказала: „Мишенька, что ты делаешь? Ты же можешь внести инфекцию, не надо кусать пальцы!“»

«Как он мучился, должно быть. Как он тянул ко мне свои руки:

„Пусть я встану!“

„Подними меня, Верочка!“

„Поддержи меня, Верочка!“

„Вытащи меня, Верочка!“

И я поднимала его, поддерживала.

Ноги его я ставила на скамеечку, клала грелку на них, а руки согревала своим дыханием. И он клал голову мне на плечо, и мы сидели, тесно прижавшись друг к другу, так, как я всегда мечтала…»