Разоблачение

В себя я приходил урывками. То приду, то нет. Но решающую роль в моем пробуждении сыграли непрекращающиеся удары в область головы чем-то твердым.

Я открыл глаза и увидел Джозефа И. Синклера с молотком в правой руке.

– Очнулись? – спросил инспектор, – я уж думал медиков вызывать придется.

При слове «медиков» меня начала бить нервная дрожь, и, подпрыгнув, я встал на ноги.

– Какой вы, Питер, нервный, – немного покачав головой, заметил Синклер, – чуть что – сразу падаете. Вам лечиться надо.

При слове «лечиться» у меня задергался правый глаз.

– Вот вы все подмигиваете, – продолжал Синклер, – а хороший доктор еще никому не мешал.

При слове «доктор» я вспомнил, как на шестом курсе Университета (который, похоже, я все-таки закончил) мы, то есть Джо, Дик, Джейн, Делия, Донна (специально приехавшая из Алжира) и их покорный слуга (то есть я) решили отпраздновать Хеллоуин у меня дома.

Я возражал. Господи, как я возражал! Но ребята были настроены решительно.

– Питер, – сказал Дик, – у тебя одного такая замечательная квартира, состоящая из комнаты с камином. Благодаря этому, мы не будем разбредаться по комнатам.

– В одной комнате не очень-то и разбредешься, – добавила Делия.

– Вот, вот, – кивнул Дик, – к тому же у тебя замечательная мать. Она так печет пирожки с капустой!

– А как она делает селедку под шубой! – воскликнула Джейн и захлопала в ладоши.

– Правда, Питер… – начал Джо, но его перебила Донна:

– Если Колди не хочет, значит у него есть на то веские причины. Правда, Пит?

Я молчал. Конечно, у меня были причины. И более чем веские. Прошлой ночью я как раз тащил одну из таких причин на пустырь за футбольным полем. Но как я мог сказать об этом друзьям. Ох! Лучше бы я сказал!

Вечером мы собрались в моей квартире. Мать, как всегда, ворошила угли в камине, и с улыбкой поглядывала на нас. Стол был накрыт просто изумительно. После рецидивов мать вообще очень любила готовить.

– За ночь всех святых! – сказал Дик и поднял бокал с вином.

– Дикки, а ты разве пьешь? – раздалось от камина?

– Конечно, – захохотал Дик, – а кто сейчас не пьет?!

Все засмеялись удачной шутке.

– Мальчик мой, – сказала мать, – я пойду к соседям! Веселитесь без меня!

Я обрадовался. Глупец, я думал, что на этот раз все обойдется! Через час вино было выпито, и мы принялись за виски. В самый разгар веселья в дверях появилась мать. В одной руке она держала боевой индейский топорик, в другой – бензопилу.

– Мальчик мой, – улыбаясь, произнесла мать, – ты не мог бы помочь мне на лестничной площадке.

Как заколдованный я встал из-за стола и вышел из комнаты. Дверь за мной захлопнулась. Мать осталась там. Внутри! Вначале все было тихо. Потом я услышал, как щелкнул выключатель. Этот звук вывел меня из оцепенения. В кармане штанов я обнаружил запасной ключ, открыл дверь и вошел в квартиру.

Свет был выключен. И что самое ужасное – стояла абсолютная тишина.

Стараясь не шуметь, я двинулся по направлению к праздничному столу. Под ногой что-то хрустнуло. С замиранием сердца я поднял это что-то. Вздох облегчения вырвался из моей груди. Это были всего лишь часы Дика. Самого Дика я обнаружил чуть позднее. Приятель сидел на своем месте, и кровь из его разрезанного горла капала прямо в стоящую на столе бутылку виски. Почти сразу же я увидел и Джейн. Мать знала, что она любит селедку под шубой. Джейн сидела рядом с Диком. Из одного уха девушки торчал рыбий хвост, а из другого – высовывалась озорная голова селедки. Не зная – зачем, я потянул за хвост и вытащил рыбу целиком. На селедочном хребте висели скользкие красные лохмотья, которые еще недавно были мозгами Джейн.

Подавив подступающую тошноту, я направился дальше. Джо лежал у самого окна. Обе руки у него были отрезаны (удивительно, я ведь даже не слышал шума пилы), а ноги оказались разведенными на сто восемьдесят градусов так, что создавалось впечатление, что Джо сел на шпагат. Голова у приятеля была отрезана. Вместо нее на плечах красовалась задница. Сама же голова стояла рядом с телом и удивленно глядела на то, что получилось, как бы спрашивая: «Неужели, это я?»

Последней я обнаружил Делию. Она считала, что в одной комнате некуда разбрестись. Как она ошибалась! Тело Делии разбрелось следующим образом: голова на столе (между банкой с кальмарами и бутербродами с красной икрой), правая нога на вешалке у двери, левая – в стенном шкафу, правая рука – на антресолях, левая – в камине, остальное было настругано аккуратными кружочками и живописно уложено посередине комнаты в надпись: «Я умерла». Это я уже обнаружил, включив свет. Еще я увидел, что мать сидит на диване и вяжет свитер.

– Мальчик мой, – сказала она, – какой беспорядок. Немедленно убери за своими друзьями!

Уж лучше бы она сказала: «Немедленно убери своих друзей!» По крайней мере, это было бы честнее.

Молча, я взял метлу и совок. И вдруг одна мысль, словно молния, ударила меня: «Донна!» Ее не было среди мертвых. Но и среди живых ее тоже не было. Я заметался по комнате. Мать с интересом следила за моими перемещениями. Наконец, я распахнул дверцу холодильника. Донна была там. Она была жива.