Расстояние между нами неуклонно то сокращалось, то увеличивалось. И вдруг кролик исчез. Как будто провалился сквозь землю. И, точно, прямо перед собой я увидел дыру. Не долго думая, я прыгнул в нее. Падение было долгим. Хорошо, что во время погони, я успел сорвать несколько кустов конопли. Раскуривать сигареты оказалось занятием чрезвычайно трудоемким. Спички на сквозняке гасли, а зажигалки у меня не было. Но с задачей я все же справился. И справился весьма успешно. Поэтому, рухнув с такой высоты (по моим подсчетам, я падал целый час) и упав прямо на гору асбестоцементных плит, я нисколько не ушибся, а, наоборот, почувствовал себя, как нельзя лучше, вскочил на ноги и начал расшвыривать плиты по всему помещению. Вдалеке мелькнула спина Белого Кролика.
– Извините, – повторил Томас Вулф, – в последнее время – я сам не свой. Жена, понимаете, выгнала…
– За что? – поднимаясь и потирая скулу, спросил я.
– Да за сущую малость. Я на Канары отдыхать поехал, и там с такой штучкой познакомился! Просто пальчики оближешь. Андрюсом звали.
Я покрылся холодным потом. «Боже, ну почему мне так везет на извращенцев?!»
– А жена сразу в крик, – продолжил Томас Вулф, – ты, говорит, мало того, что зоофил (только между нами – люблю хомячков, и поделать ничего не могу), так ты, говорит, еще и педик. Ну, я обиделся и ушел. Теперь вот добрые дела совершаю.
Томас Вулф вздохнул:
– Только что-то плохо получается.
Глядя на этого суперизвращенца, я почувствовал ни с чем не сравнимое отвращение, словно взял в руки скользкую зеленую жабу, а она вдруг сблевала.
– А вас-то как зовут? – спросил Томас Вулф.
– Питер Колдуэлл, – подавив позывы к рвоте, ответил я.
– Питер! – торжественно произнес Вулф, – а мы ведь похожи.
– Чем это мы похожи? – возмутился я.
– Не знаю, – задумчиво сказал Вулф, – но, чувствую, что похожи. Вот, верите –не верите, – похожи мы. Словно однояйцевые близнецы.
«Сам ты однояйцевый близнец» – прошептал я про себя, а вслух сказал:
– Нет, ну а все-таки, почему вам кажется, что мы похожи? Томас Вулф усмехнулся. Глаза его не по-доброму заблестели, щеки покрылись красными пятнами, поджарое тело напряглось, и он прыгнул…
– Да, в общем-то похожи, – вставая на ноги, согласился я, – но вот, если бы еще…
– Так в чем же дело? – широко расставив ноги, воскликнул Томас Вулф.
– Теперь я уверен: мы почти что братья, – с трудом выговорил я, уползая за угол.
– Будете в наших краях, заходите в гости! – крикнул мне вслед Томас Вулф, и я услышал удаляющееся постукивание трости по булыжной мостовой.
Поздней ночью я возвратился домой. Матери все еще не было. При мысли о том, что по тихим улочкам Дублина бродит маньяк, у меня засосало под ложечкой. Потом я вспомнил проницательный взгляд инспектора Синклера, и под ложечкой засосало сильнее.
«А ведь и Вулф в чем-то меня подозревает».
От этой мысли я впал в совершенное отчаяние и, вместо того, чтобы полезть на люстру за левым глазом Паркера, заметался по комнате, натыкаясь на острые углы и скатываясь по наклонным плоскостям стен. Но облегчения это не принесло. Успокоившись, я поднял с пола телеграмму (см. гл. 4). Послание было адресовано Андрюсу (ранее он несколько недель жил у меня). В телеграмме говорилось:
Из телеграммы я понял, что к Андрюсу из Польши едет папа. Но чей папа? Зачем едет? На эти вопросы мог дать ответ только сам Андрюс, и я, не мешкая, лег спать, чтобы ранним утром отправиться к приятелю и уже на месте разъяснить смысл сообщения.
Глава 6
«Сон разума рождает чудовищ.»
И приснилось мне, что это я убиваю доктора Чарлза Паркера. Во сне я оказался огромным негром, одновременно похожим на Майка Тайсона и Леонардо ди Каприо, в случае, если бы последний был черным.
Я крался по комнате в направлении кресла, где, как я знал, находился Чарлз Паркер. Доктор ничего не подозревал. Расслабленный, он свешивал одну руку с подлокотника. Я крался, и в кулаке у меня была пустая бутылка из-под «Coca-Cola». Вдруг кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся. Передо мной стояла та самая чахоточная продавщица мороженого. Строго она смотрела. Белые ее волосы струились по плечам и окаймляли высокую девичью грудь живым волнующимся частоколом.
– Эх, – прошептала мертвая и тяжело вздохнула. Легкое дуновение коснулось моей щеки.
– Эх, – повторила продавщица.