Раздевайся, Семёнова!

С «Убером» никаких проблем не возникло. Вызывала, даже не зная точного адреса — по приложению, определяющему расположение телефона. Получив подтверждение, выбралась потихоньку с черного хода усадьбы. По хорошо почищенной от снега дорожке обошла сад и приблизилась к будке охранника, как раз в тот момент, когда к воротам с внешней стороны подъехала машина. С небрежным видом прошла мимо погруженного в какую-то книгу — он лишь мельком поднял голову, глянул на меня замутненным от чтения взглядом и нажал кнопку, открывая калитку. Ясное дело — он ведь здесь, чтобы не впускать посторонних, а не охранять пленников.

Водителем «Убера» оказался развязный, грубоватый мужчина лет тридцати, который сразу же, как только я села, начал ко мне подкатывать — то ли из-за того, что, как и Оля, решил, что я дочь богатых родителей, то ли я просто ему понравилась.

Мне было все равно. Даже не так — мне это было на пользу, потому как отвлекало, заставляло неприязненно передергиваться, морщиться и краснеть. Одним словом, чувствовать себя живой, понимать, что у меня остались хоть какие-то эмоции — помимо щемящей, гулкой пустоты.

Разумеется, я не исключала возможности более активных приставаний, но в отличие от того ужаса, который испытала, когда меня подвезли на люксовой машине к безликому, богатому дому, тут я не особо боялась за свою жизнь. Каждая машина зарегистрирована, каждый вызов остается в системе безналичных платежей — какое тут может быть насилие?

И все же, на всякий, как говориться, пожарный случай, я вытащила из сумочки мобильник. Делая вид, что копаюсь в настройках, поставила хорошо знакомое приложение на запись. Подумав, убрала значок работающего диктофона с экрана — мало ли, заметит.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но водитель так ничего и не сказал — просто в какой-то момент положил руку мне на колено. Я так же молча убрала. Он положил обратно.

— Без глаза останешься, мразь! — выплюнула я — да так злобно, что сама испугалась. А уж он-то как не ожидал услышать ничего подобного от изящной, хорошо одетой барышни! Думал сейчас буду бледнеть, краснеть и лепетать «ах, перестаньте, ах что ж вы делаете!»

— Красивая, молодая, а так ругаешься… — осторожно, с опаской пожурил меня водитель, только что нагло и вольно распускавший руки.

А я поняла вдруг, что не скоро еще смогу даже и посмотреть в чью-то сторону — и неважно насколько нахрапист будет мужчина или насколько галантен. Насколько умен, красив или наоборот.

Снова больно-пребольно сжалось сердце — как представила себе, что это конец, что теперь я одна… что «нас» больше нет — потому что если бы Знаменский и намеревался попросить прощения там, в доме его матери, то теперь — когда я наплевала на него и свалила, ничего не сказав, он точно не захочет иметь со мной ничего общего. Гордость не позволит ему за мной бегать, а если я сама за ним побегу — кончится тем же, чем и кончилось для его бывшей…

Тяжелой, мутной ряской реальность легла на грудь, и я стиснула зубы, чтобы не закричать…

— Приехали, ненормальная… — пробился сквозь эту ряску голос водителя. — Вылезай.

Не глядя на него, я выкарабкалась из машины. Спотыкаясь о ступеньки — от слез глаза почти ничего не видели — взбежала ко входу в общежитие.

Какой счастье, внезапно подумалось мне, что соседки сегодня нет дома — уехала на всю ночь тусоваться к кому-то на дачу. Не нужны мне сегодня ни ее утешения, ни ее сочувствие. Тем более, что я уже начинала понимать, что утешения будут неискренними — замешанными на скрытой радости, что не все коту масленица.

Пройдя турникет, я все так же, почти ничего не видя, проковыляла на своих высоченных каблуках к лифтам — лицо все в размазанной туши, сама в дорогущем коктейльном платье под расстегнутой курткой…

— Эй, с тобой все в порядке? — кто-то остановил меня, схватив за рукав, но я отмахнулась. Пусть думают, что хотят. Мне все равно.

В лифте, чтобы увидеть кнопки, пришлось вытереть глаза, еще больше размазав искусный макияж — уже наверняка черные пятна на пол-лица, как у лемура.

Плевать. Теперь на все плевать.

По вечернему времени, в лифте никто ко мне не присоединился — ведь сегодня не только вечер, но еще и пятница… Нормальной студентке в это время суток полагается скакать в клубе, а не размазывать по лицу тушь, желая себе какой-нибудь не очень болезненной, скорой смерти…

На ходу доставая ключи, я пыталась заставить себя думать о чем угодно, только не о том, что вот так теперь я буду жить каждый день своей жизни. Зная, что никому я не нужна, что никто меня не ждет, и никто мне не позвонит. Как не звонит уже больше часа, окончательно разочаровавшись, или забив на меня. И это молчание мобильника было красноречивее любых гневных, оскорбительных сообщений, любых звонков и любых объяснений в стиле «это не я, это ты»…

— Сволочь… — всхлипнула я, вытирая один глаз, и сунула ключ в замочную скважину.

Ключ не провернулся — дверь оказалась не заперта.