Раубриттер

затылке рывком, так, что она вскрикнула, поставил на колени, сам

присел рядом и зашипел ей в ухо страшным голосом. — Играться со

мной надумала? Так знай, господин здесь только один. И это

рыцарь Фолькоф, и если он велит тебя повесить, так я повешу. Будь

ты хоть трижды подруга дочери графа. Но перед тем, как повесть

тебя, я тебя истязать буду, шкуру твою веснушчатую спущу на

сапоги себе, хочу чтобы веснушки со спины твоей на голенищах

моих было видно. А уж потом повешу тебя ошкуренную.

Он по-прежнему крепко держал ее за волосы. Женщина косилась

на него с ужасом, Волков видел, как ей страшно, и даже появлялось

у кавалера желание отвести руку Сыча от ее волос и успокоить ее.

Но он не лез в работу Сыча, чего-чего, а нагнать страху и получать

нужное лучше Сыча вряд ли кто смог бы. Разве что другой какой-

нибудь… Палач.

— Говори, шкуренка, с кем была госпожа в замке? — Шипел Фриц

Ламме, встряхивая Бригитт не милосердно. — Говори, ты кого

защищаешь, госпожу свою? Так про нее мы уже знаем, а может, ты

хахаля ее защищаешь? Так зачем? Скажи, кто он, и все закончится.

— Вы не упрямьтесь, — Волков присел рядом с ней, посветил ей

фонарем на лицо, — я знаю, это благородно, защищать свою

госпожу и подругу, только вот подруга ваша не благородна. И то, что вы сейчас секрет ее раскроете, то она от нас об этом не узнает, обещаю вам.

Но женщина только подвывала в ответ. Молчала, ни слова не

говорила.

— Запираешься, — обозлился Сыч и снова потянул ее за волосы к

колодцу, а у колодца остановился и, выхватив из-за пояса нож и

приставив его к щеке женщины, сказал: — Экселенц, дозвольте мне

кожу ее взять. Больно мне нравятся ее веснушки.

— Реж, — сразу согласился Волков, понимая, что Сыч пугает женщину.

— Только в колодец ее не бросай, не нужна мне падаль в колодце, потом новый капать придется.

— Я ее за амбарами закапаю, под навозной кучей. — Обещал Фриц

Ламме. — Освежую, а к утру закапаю. Скажем, что вышла до ветра, да видно, волк ее уволок.

— Хорошо, — и, вроде как, собрался уходить.

— Вы мне только фонарь оставьте, — окликнул его Сыч. В темноте

кромсать ее несподручно будет.

Тут уже женщина не выражала, закричала от страха в голос, так

громко, что Сычу пришлось рот ей опять затыкать.

— Тихо, тихо ты, шалава рыжая, — шипел он. — Людей перебудишь.

Но она мычала и мычала из-под его руки.

— Что? Хочешь сказать что-то? — Спросил Фриц Ламме.

Она кивала головой.

— Ну, — он убрал лапищу свою с женского лица, — говори.

— Так с кем была жена моя в ту ночь?

Она тяжело дышала.

— Ну, так вы скажите?

— Это… Был…

— Ну?

— Это был фон… Шауберг.

— Шут графа? — Волков улыбнулся.

— Не говорите ему про это, не то он позовет вас на дуэль. — Сказала

женщина.

— Да, я уже слышал, что он обидчив.

— Так вы что, знали про него? — Удивилась она.

— Конечно, Сыч за пол талера разговорил лакея и прачку, они все

рассказали ему.

— Так зачем же вы меня о том спрашивали? — Удивлялась она.

— А затем, госпожа Ланге, чтобы вы поняли, что дому Маленов вы

больше не служите, — он встал и навис над нею, а она так и осталась

стоять на коленях, он смотрел на нее сверху вниз и продолжал, — а

служите вы теперь только мне. А если вы вздумаете играть со

мной, так я скажу своей жене, что о ее любовнике мне сообщили

именно вы. И, зная ее мерзкий нрав, уж не думаю, что вам это

сойдет с рук. Вам ясно?

— Да, — ответила она.

— Надо говорить «да, господин», — толкнул ее в спину Сыч.

— Да, господин. — Послушно повторила она.

— Целуй руку господина, — опять толкнул ее в спину Фриц Ламме.

Бригитт Ланге без всякого раздумья, сама взяла руку Волкова и

поцеловала ее.

— Вот и хорошо, — сказал он и, склонившись к ней, прошептал. —

Теперь вы моя и душой, и телом.

И поцеловал ее в губы. Совсем легко, едва прикоснувшись к ним.

— Ступайте спать, — произнес он. — Сыч, а ты впредь обращайся к

госпоже Ланге вежливо. На «вы».

— Конечно, экселенц.

Женщина быстро встала пошла от колодца к дому. Когда ее белая

рубаха исчезла за дверью. Сыч говорил кавалеру, чуть не с

упреком:

— А монах говорил, что ее нужно еще и взять. Чего вы ее так

отпустили? Почему не взяли ее?

— Позже. — Ответил Волков, не хотел он говорить Сычу, что стало

ему эту бабенку жалко.

— Вот и зря, — произнес Фриц Ламме, — вот взяли бы ее, так она спать

счастливой пошла бы.

— Никуда она теперь не денется. — Сказал кавалер.

— Это точно, — согласился Сыч.

Глава 33

А землишка его скудная оживала прямо на глазах. Он еще не

завтракал, еще коровы мычали не доенные, а к нему уже пришел

купец. Пришел говорить об овсе. Спрашивал, не отдаст ли ему

Волков овес уродившийся. Хитрый, мерзавец, думал, что с

Волковым ему будет легче договориться, чем с Ёганом. Думал, купчишка, что господин вояка, дурак, ему серебра посулить, так он

сразу все отдаст, цену не спросив. Да не на того напал. «Полтора

крейцера за пуд?»

Волков все цены знал. Все и на все. В Малене в трактирах

останавливался, всегда у трактирщиков цену овса, что лошадям его

засыпают, спрашивал. Трактирщики говорили, что по четыре

крейцера за пуд платят. Врали. Но даже если и врали, то все равно

в городе овес был по три монеты. А этот хитрый, полторы