Раубриттер

Может, от тебя, что умное услышим.

— И дам, — сказал монах, не торопясь и не замечая кривляний Сыча, -

только попозже, обдумать все нужно. А пока нужно делать вид, что

мы ничего не знаем. Но…

Он замолчал. Волков и Сыч ждали, когда он продолжит, и брат

Семион сказал:

— Только жену свою на ложе не берите. Воздержитесь до ее

следующих женских дней.

Волков сразу понял, куда клонит монах, он сам додумался до этого, уже не прикасался к жене с тех пор, как она уехала в поместье отца.

А вот Сыч не понял и спросил у попа:

— Это еще почему?

— А потому, сын мой безмозглый, — разъяснял монах, — что если

госпожа наша обременена, то скажет она потом, что чадо от

господина нашего. И чтобы такого не было, чтобы не могла она

обмануть господина, брать ему ее до ее женских дней не следует.

Нам ведь всем известно, что как только господин наш пошел в

набег на горцев, так госпожа наша отъехала в поместье отца, но

вовсе не к отцу, а подлому человеку, к прелюбодею своему. И

думаю, что имела там с ним близость, а значит?

Он смотрел на Сыча, но тот только непонимающе глядел на него.

— А значит, госпожа наша может понести не от господина нашего. —

Продолжал монах, спокойно и обыденно выговорив те слова, от

которых у Волкова сжималась кулаки и лицо превращалось в маску

ненависти. — И вот тут, сын мой слабоумный, потребуются твои

способности.

— Какие еще мои способности? — Лицо Сыча тоже становилось

мрачным.

Тут монах наклонился чуть к Сычу и сказал тихо, но страшно:

— Не допустимо сие, что бы на поместье Эшбахт вперед чад нашего

господина сел ублюдок фон Шауберга, этого шута графского. — Он

помолчал, глядя сычу в глаза. — И тут, господин Фриц Ламме, дело

будет за тобой.

Вот тут Сыч уже все понимал. Он только кивнул согласно и сказал

мрачно:

— Сделаю, что нужно, не быть ублюдку на поместье нашего

господина.

Волкову, то ли от злости, то ли от позора, то ли чувства уязвленной

чести, воздуха точно не хватало, задыхался кавалер, хоть рубаху

рви на себе. Он уже хотел выгнать их обоих отсюда и звать Марию, чтобы окно ему открыла.

Но монах не замечал состояния господина и продолжал, откидываюсь на спинку стула:

— Только быть все тихо должно, ни словом, ни жестом мы себя

выдать не должны. Вы, кавалер, любезны будьте с женой, ласковы.

Не выдавайте гнева своего до тех самых дней, пока не станет ясно, обременена ли она или нет, а если понесет, так еще ласковее

будьте. Радуйтесь бремени ее, словно своему.

— Голову ей, кажется, размозжу, — произнес Волков сквозь зубы.

— Нет, вы жену не убьете, не по рангу рыцарю баб убивать. —

Спокойно сказал монах. — Если, конечно, она не ведьма.

Как ни странно, но эти слова подействовали на Волкова

успокаивающе. И вправду, он рыцарь, чего ему его рыцарское

достоинство подлым поступком ронять. Не так оно легко ему

далось, чтобы вот так глупо замарать его.

А монах продолжал:

— И главное, что надобно сделать, господин, так это врага обратить

в друга.

— Это кого? Жену, что ли? — Спросил Волков зло, уже готовый

сорваться и наорать на монаха, если он так считает.

— Нет, жена вам пока другом не станет, может, с годами, может, и

после. — Спокойно продолжал брат Семион. — Сделайте другом

Бригитт Ланге.

— Рыжую? — Удивился Сыч.

— Рыжую, рыжую, — кивал монах. — Нет на этом свете никого, кто про

вашу жену больше знает, чем она.

— И как же мне ее сделать другом? — Спросил Волков, понимая, что в

словах монаха есть суть. — Серебром?

— Можно и серебром. Можно и сутью вашей мужской, она женщина

одинокая, всяк внимание такого видного мужа ей будет лестно. А

можно, — он взглянул на Сыча и усмехнулся, — и этого на нее

натравить, он ее быстро в ужас приведет. А лучше будет и одно, и

другое, и третье. Пусть Сыч ее попугает, а вы потом начинайте ее

брать втайне от жены, с лаской да со словами любви, на подарочки

не скупитесь, и через месяц-другой не будет у вас служанки более

верной. И все вы будет о своей жене знать, что она от вас скрыть

желает.

— Так и сделаем, — сказал Волков, он был чуть ошарашен от хитрости

монаха.

Даже дышаться ему стало легче, словно в безвыходной ситуации в

страшном сражении вдруг открылся ему пусть к спасению от

верной смерти.

— Ох и подлый ты поп, — с восхищением ухмылялся Фриц Ламме. —

Хитрый, как дьявол. Гореть тебе в аду.

— Вместе, сын мой безмозглый, вместе будем там гореть, рядышком, — улыбаясь, отвечал брат Семион.

Глава 32

Они спустились все вниз. Там так и сидели за рукоделием

и Элеонора Августа, и госпожа Ланге. Сыч и монах им откланялись.

Уже у дверей Сыч глянул на господина заговорщицким взглядом, а

потом на глянул на госпожу Ланге. Они уже все решили насчет нее.

Глянул и пошел вслед за монахом. А Волков сел к столу. Как ни

странно, но теперь у него в душе сложилось холодное спокойствие.

Он спокойно слушал эту лживую женщину, которая была его

женой, и ласково ей отвечал. А сам то и дело косился на рыжую

Бригитт. Раньше он ее не воспринимал как женщину, отметил, что

она хороша, и на этом все. Теперь же нет. Теперь он на нее

смотрел иначе.

«Интересно, а насчет «ржавых чердаков и мокрых подвалах» не

наврал ли Сыч?»

Нет, она совсем не походила на Брунхильду. Та была молодая