Рассказы из Диких Полей

Ян присмотрелся к гостям. Некоторых даже распознавал. Возле одно устроился сам Самуэль Зборовский, известный гуляка и банита, не живущий уже лет с пятьдесят, которому отрубили голову по приказу канцлера Замойского, что в свое время, еще при Стефане Батории²⁰, вызвало много шума в Речи Посполитой. Рядом с ним увидел он не столь богатых, зато опасных братьев Рытаровских из Руси, которых два года назад казнили на рынке во Львове. За другим столом Куницкий заметил Константы Комарницкого, известного разбойника. Здесь же сидели все известные инфамисы, баниты, воры, гуляки и забияки. Причем, господа богатые сидели рядом с худородными. Миколай Зебржидовский, воевода краковский, первый сенатор Речи Посполитой, присяжный враг короля и мятежник, который умер где-то в 1620 году, пил с братьями Росиньскими из Телешницы, мелкими загоновыми шляхетками²¹, занимавшимися разбоем на дорогах. В конце концов, все шляхтичи были равны друг другу. Это равенство что-то припоминало. Вот что? Только мысли заняло совсем другое дело. Здесь было даже довольно приятно. У Яна было неодолимое впечатление, что если бы было можно – он остался бы в этой компании подольше. Он не знал, откуда такое впечатление взялось. Быть может, из того, что – в отличие от него самого – все находились в превосходном настроении. И Яну даже не хотелось верить, будто бы где-то могли жить столь же веселые люди.

- Ага, пошел жених в первую брачную ночь спать, - увлеченно рассказывал толстый шляхтич с бельмом на глазу, - и не застав действительности такой, какой он ожидал, сел он на кровати и озабоченно так говорит: "А я ожидал, что с девственницей спать стану". А жена ему, раз пощечину и отвечает: "А ты что, сам Иисус Христос, чтобы на девственнице возлежать?".

Ян невольно усмехнулся. Хозяин провел его наверх. Здесь было тихо и темно. Незнакомец провел Куницкого в небольшую комнату без окон и посадил гостя в кресле возле небольшого, покрытого кожей стола. Сам уселся напротив.

- Нам необходимо спокойно поговорить, - сказал шляхтич. – Долго ожидал я вашу милость, но, в конце концов, вы попали сюда. Я рад.

- И кто же вы, мил'с'дарь?

- О, я еще ваших предков знал! Хороший род. Под Псковом шел с ними плечом к плечу. Ну да меньше об этом. Ты позвал меня на помощь. Знаю, что у тебя неприятности с мошцицким старостой. Он желает тебя похолопить. А ведь я могу тебе помочь.

- Даже и не знаю, как вашей милости благодарить, - сказал Ян.

- А и не надо. Ты тоже кое-что сделаешь для меня.

- Что?

- Подпишешь.

Незнакомец вытащил откуда-то из-за пазухи толстый, свернутый в рулон пергамент и положил его на столе. Куницкий взял его в руку и чуть не вскрикнул, потому что свиток был горячий, палил, словно раскаленное железо. Ян прочитал его, но ничего не мог понять.

- Что это такое?

- Обязательство. Я помогу тебе, но ты, взамен, дашь мне кое-что свое.

- Что именно?

- Свою душу!

- Господи Иисусе! – испуганно воскликнул Куницкий. Он отодвинулся и бросил перегамент на стол. – Ты кто такой?! – тревожно выдавил он из себя.

- Я – Борута²² из Ленчицы герба Новина,- ответил тот, поднимаясь.

Он стоял, держа руки в бока, будто воевода, и глядел на Куницкого сверху, но без презрения. В своей гордыне и величии он выглядел так, как не представил бы себя никто из польских магнатов. Куницкий чувствовал, что даже наиболее гордый из Радзивиллов мог бы поучиться величию от этого шляхтича.

- Никогда я этого не подпишу! – воскликнул Ян. – Во имя Отца и Сына – уйди!

- Меня зовут Борутой, - медленно произнес тот, - но я шляхтич, точно так же, как и ты, пан-брат. И я обращаюсь к тебе, как шляхтич. Прими от меня помощь.

- Я предпочту, чтобы меня похолопили, чем быть навеки пропащим!

- Но, прежде чем ты познаешь спасение, пройдешь через преисподнюю. Нет, даже не ты. Тебя староста просто повесит. А вот твоя жена будет страдать как невольница и рожать незаконнорожденных детей Стадницкому…

- Оборонюсь! Бог мне в этом поможет!

- Перед Стадницким не оборонишься. А Бог… Он даст тебе только надежду. Старосту же осудит только после смерти, но не вмешается, когда то будет насиловать твою жизнь. Он, - Борута усмехнулся в ус, - он никогда не вмешивается. Сотворил вас, осудил на смерть, но оставил одних, без надежды. Обдумай это. Подумай хотя бы о своей жене. Как же она будет страдать. Пожертвуй собой мне во имя собственной любви.

Куницкий замер. Перед его глазами встала фигура Анны. Он и сам не понял, когда опустился на колени и оперся лбом о столик.

- Убью и Анну, и себя.

- И никогда уже ее не увидишь. Самоубийство – это смертный грех.

Куницкий молчал, не зная, что сказать.

- А я ведь вовсе не чужой человек, - сказал Борута. – Я – польский шляхтич. И поверь мне, мил'с'дарь, обращаюсь к тебе как приятель. Спасайся. Стань моим клиентом. Ты был слугой Бога, но то не пришел к тебе на помощь. А я другой. Даю тебе nobile verbum²³, что не допущу, чтобы с тобой случилось сто-то злое. Подпиши, - прошептал он и втиснул в ладонь Яна маленькое железное стило…