Читаем Рассказы из Диких Полей полностью

- Но разве ты не понимаешь, что староста может в любой момент сделать то же самое с тобой. Мы должны сражаться. Законом и саблей! Не боишься, что Стадницкий отберет у тебя все оставшиеся владения?

- Ничего он мне не сделает.

- Откуда такая уверенность?

- Потому что я кое-что сделал… - Мелециньский опустил глаза. Складывалось впечатление, будто бы он произнес лишнее слово. – У меня и родичи, и семья. Они не допустят…

- Какая еще семья? У тебя ведь только дядя в Мазовии. Сам же говорил, что всякий мазур слепым рождается, но как только видеть начнет, всех обманет.

- Богатый то пан, у него несколько деревень…

- Ага, и он держит их под соломой. Ты меня от дела не уводи. Помоги мне!

- Беги! Я дам тебе денег, коня, снаряжу на дорогу… Беги, брат, прошу тебя!

- От чего же это я бежать должен!? – воскликнул Куницкий. – Я ничего плохого не сделал.

- Как хочешь…

Марчин схватил бутыль и разлил водку по кружкам. Вообще-то похож он был на хорошенько пьяного. Куницкий пригляделся к его руке и замер. На тыльной стороне ладони было видно черное, словно бы выжженное железом знамение. Герб Новина. Он видел его уже в третий раз. Боже, что же оно означало? Новина не была гербом кого-либо из Стадницких. Чей же тогда? И в чем тут вообще было дело?

- Что это за знак? – спросил Ян, указывая на пятно.

Марчин повел головой за его взглядом, после чего молниеносно спрятал руку под столом.

- Обжегся, - ответил он. – Чуть ли не в детстве.

- Точно?

- Да.

- Вижу, что зря я сюда приходил. И вообще, нам нечего сказать друг другу!

- Беги! – прошептал Марчин. – Умоляю тебя…

- Я соберу шляхту. И как-нибудь справлюсь со Стадницким.

- Соберешь, как же… Я уже вижу…

Ян поднялся с места, огляделся по корчме.

- Милостивые судари! – выкрикнул он. – Прошу вас подойти сюда, если меня знаете. Пожалуйста. Идите-ка сюда на минутку.

Никто не пошевелился. Все лишь выжидающе глядели.

- Водку ставлю!

Несколько шляхтичей тут же поднялись со своих мест. Подошли поближе. Все они были знакомцами Куницкого.

- Низко кланяюсь, мил'с'дари, - сказал от. – Выпейте за наше здоровее. Слышал я, у вас хлопоты с мошчицким старостой.

- У кого их только нет, - сказал Кшиштоф Халецкий.

- И мил'с'даря хлопоты побольше, чем наши, - буркнул Стефан Липиньский.

- Да. Здоровье мил'с'дарей.

- Здоровье!

- Милостивые господа, - сказал Куницкий, когда уже все выпили. – Вы знаете меня уже давно. И плохим человеком я, похоже, не был. Не судился с вами, ни на кого не нападал. И вот теперь прошу: помогите. Проклятый Стадницкий подал против меня иск о незаконном шляхетстве. Но ведь это же чушь. Вы знали еще моего отца, выпивали с ним, и жили хорошо. К тому же, это ведь и в ваших интересах. Стадницкий может добраться до вас в любой момент. Я прошу у вас поддержки. Если мы выступим вместе, ничто нас не сломит. Помогите! Молю вас, встаньте на мою защиту.

Наступила тишина. Шляхтичи опустили головы. Куницкий почувствовал, что все у него ушло из рук. Внутри себя он чувствовал только лишь глухую тишину и пустоту. Пустоту настолько громадную, что ему хотелось кричать.

- Пан Кшиштоф, - обратился он к Халецкому, - ваша милость знает меня уже много лет. Христом Спасителем нашим заклинаю, помоги мне!

Тот молчал. В помещении повеяло страхом.

- А может, мил'с'дарь, вы, - сказал Ян Липиньскому, - вы же были военным.

Липиньский опустил голову.

- У меня жена и четверо деток, - ответил он. – Если бы не это, если бы я был помоложе, то пошел бы с вами. Но вот так вот – не могу.

- А может ты, мил'с'дарь, - обратился Куницкий к старому Борженцкому. Тот отрицательно покачал головой.

Ян метался по комнате. Все от него отодвигались, отворачивали головы, избегали прямого взгляда. И хорошо, потому что Куницкому хотелось плюнуть им в лицо. Сделалось очень тихо.

- Уезжай отсюда, - тихо сказал Липиньский.

- Да знаете ли вы, что творите?! – крикнул Ян. – Стадницкий похолопит меня, но на этом ведь не остановится. Потом возьмется и за вас! Уничтожит, погубит, захапает ваши владения! Неужто вы этого не понимаете?

- Нас он не тронет, - очень медленно произнес Халецкий.

- Отчего же?

Все молчали. А потом Куницкого охватила нервная дрожь. На ладони Халецкого увидел он черный знак, представляющий герб Новина… Похоже, такой имелся у каждого, у всех, кого он мог видеть. А если даже и не видел, то был убежден, что они ним отмечены.

- Подлецы все вы, - сказал Ян. – Только я отсюда не уеду. Вы еще попомните меня, сволочи! – выкрикнул он и выскочил из корчмы, треснув дверью.

 

Выйдя из корчмы, Куницкий направился в конюшню. Шел он медленно, сломавшийся, разодранный болью. Это конец, конец, думал он. Все потеряно…

Он нигде не видел конюха, потому быстро нашел взглядом своего коня. Тот стоял в одной из загородок, спокойно поедая овес. Взволнованный шляхтич направился в сторону более светлого фрагмента стены, где лежали седла. Идя между переборками, за которыми стояли лошади, Куницкий видел на стене собственную бесформенную тень. Он быстро нашел свою сбрую, и хотел уж было взять ее, но тут какое-то шестое чувство заставило его присесть и втиснуть голову в плечи.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза