Рассказы

Красноармейца Левичева ворочали, обрабатывали раны, снова везли... Стучали колеса пригородного, переделанного в лазаретный, вагончика, качалась лампа... И путь этот мучительный казался бесконечным...

Боль вернулась в госпитале. Операцию Иван помнил слабо — сделали сразу после прибытия. Ну, поковырялись и поковырялись. Потом лежал на койке с чистым бельем, большей частью лицом в подушку. Нога как чужая, но не особо беспокоила, вот спина... Шевелиться ранбольной Левичев мог, кашу ел сам, и остальное... тоже сам, но за каждое движение приходилось этакой болью расплачиваться, что и не расскажешь. Врач говорил, что должно пройти, главное — нога, хорошо, что санитар грамотный попался, первую помощь дельно оказал. А спина пройдет — нерв задет, бывает. Иван не особо верил — какой там нерв?! Там вообще никаких нервов не осталось, одна боль.

Слегка пришел в себя ранбольной Левичев лишь через неделю. Боль все же поддавалась некоторой дрессировке: днем удавалось подремать, ночью просто терпел. В голове потихоньку прояснялось. Соседи по палате одобряли — мычание и скрип зубов на соседней койке людям порядком мешают. Все верно, боль, она такой же враг, против нее палец на спуске нужно держать строго.

Палата была тесная, «глухая», без окон. Позаимствовав у «полуходячего» соседа костыль, дотащился Иван, наконец, до светлого коридора. Мыча от боли, оперся локтями, подождал пока темнота в глазах поразвеется, и заснеженное городское застеколье удастся рассмотреть. И изумился. Соседи говорили, что Москва, но по причинам своего глубокого «всесоюзного происхождения» точным расположением госпиталя и улицей не особо интересовались. Кремль со второго этажа отведенного под госпиталь школьного здания все равно не особо разглядишь, а название переулка — то ли Обыхинский, то ли Обрыдинский, запоминать не к чему, письма все равно не на переулок, а на номер госпиталя идут.

Вот только глазам своим Иван с трудом верил — 3-й Обыденский, это же до дома меньше пяти минут пешим маршем! Если здоровый, конечно.

Ранбольной Левичев передохнул, отдышался, наведался к соседям, что благоденствовали в палате с широкими окнами и классной доской. Определенно, и двор, и краешек переулка очень знакомые. Везение просто немыслимое!

Письмо сразу написал, но было понятно, пока оно вкруговую дойдет, ждать придется долго. Дважды удавалось допроситься старшую медсестру, чтоб позвонила по телефону — аппарат в госпитале был единственный, стоял в бывшей школьной канцелярии под строгим надзором дежурной, ибо связь сугубо служебно-медицинская. Красивая и суровая старшая медсестра сказала, что трубку не берут: видимо, кабель поврежден или в эвакуации родня и соседи.

Иван знал, что дома кто-то есть — тут хоть и кажется, что полный год миновал, но ушел-то человек в армию всего два с небольшим месяца назад. Не могли все обитатели квартиры куда-то разом деться.

Лежал ранбольной Левичев, упираясь лбом в прутья спинки кровати, терпел ночную боль, а мысленно проходил дворами, поднимался по 2-му Обыденскому. Вот уже высокие двери подъезда Метростроевской 3/14. Пять минут ходьбы, ну, шесть от силы. Если здоровыми ногами.