Просчёт Финикийцев

Ближний Восток невозможно изжить. Он всегда с тобой, словно въевшийся в поры запах мяты, или привычка пить черный кофе с сахаром в любое время суток. Словно стремительные закаты, с солнцем красным и беспощадным, как гражданская война. Сухой горячий ветер из пустыни. Влажный морской бриз. Пыльные пальмы. Ледяные зимние дожди. Беспричинная любовь, и точно такая же ненависть. Добродушие, граничащее с навязчивостью. Грубый флирт, не терпящий отказа. Невидимая снаружи, хрупкая внутренняя красота, пульс жизни, бьющий прямо из нагретой солнцем земли, как чистый родник в пустыне. Тонны мусора. Насилие, передающееся по наследству. Океаны лжи и многовековые цепочки необратимых ошибочных решений.

Луна висела над горизонтом перевернутым спусковым крючком автомата, бросая серый свет на профиль Ауада и потухшую сигарету у него в зубах. Выжимая полный газ на пустом ничейном шоссе, он подпевал Марино Марини: «Посмотри, какая луна! Посмотри, какое море! Когда ты не со мной, я хочу умереть…». Вместе с приевшейся мелодией Мариам вспомнила сегодняшний вечер.

Она опустила голову и заметила край одеяла, которое ее брат зачем-то возил в багажнике. Поняла, что это машина Луиса, и что сама она лежит, уперевшись боком в нечто твердое, обернутое пластиковыми пакетами. Мариам поднесла руки к лицу и взвизгнула, обнаружив на пальцах вязкую кровь. Она вскочила на месте, заставив Ауада сбросить скорость. Из-под одеяла показалась знакомая ей рука с золотой цепочкой на запястье и длинным ногтем мизинца. Рука Луиса. Холодная, как месть богов.

Мариам кричала так громко и пронзительно, что если бы Вселенная имела хоть каплю сострадания, с неба упали бы все звезды. Ауад остановился у обочины, и не заглушая мотора, выволок ее наружу. Напоследок дал пару пощечин, лишних, поскольку в этом месте, некогда населенным беженцами, уже больше года сохранялась мертвая тишина. Он вытащил на обочину тело Луиса, вытер руки о его одежду, вернулся за руль и дал по газам.

Мариам сорвала голос и больше не могла кричать. Она сидела на россыпи мелких камней и тихонько скулила, обхватив колени руками. Луис лежал рядом. Разрез от уха до уха на его шее ничуть не трогал небесные светила, видевшие за миллиарды лет куда более впечатляющие драмы. Его глаза с длинными изогнутыми ресницами, такими же, как у сестры, смотрели на темный небосвод со смирением, недоступным никому из живых.

Часть Третья – Воля Астарты

Глава 30

Здравствуй, Энди!

Как ты уже догадался, это письмо существует лишь в твоем воображении, поскольку сама я в жизни никому не писала. Мне следует быть сейчас в дороге, нестись на полной скорости к побережью, чтобы спасти тебя от Ауада, а нашу реальность – от вас с ним вместе взятых. Но я лежу в темноте с закрытыми глазами, за окном фуры тянутся по шоссе, словно волы, перепахивающие бесконечное снежное поле, а в голове у меня играет на повторе глупая песня про луну.

Однажды в Париже ты спросил, кем я хотела стать, когда вырасту. Помнишь ту комнату, картину с танцовщицами, фонари и кованые завитушки на балконе?

– Карла, – бросил ты в темноту.

– Снова не спишь?

– Cлушай, а в детстве ты ведь не думала, что станешь тем, кем ты стала…

– У меня не было детства.

– И все же?

Я молчала минут десять, надеясь, что ты заснёшь. Когда-то эта комната не была гостиничной. Здесь жили благополучные горожане, с деньгами, надеждами, будущим.

– Я хотела стать певицей.

– Да ладно! Как Бритни Спирс?

– Как Элвис и Том Джонс. Но с моими вокальными данными лучше молчать.

В конце семидесятых у меня была стрижка лесенкой, пять кукол Барби, серебряное распятие, коробка от печенья, где хранились фломастеры, и потрепанный журнал «Космополитан». А еще пластмассовая щетка для волос, которую я держала, как микрофон, репетируя в ванной перед зеркалом. Я беззвучно открывала рот под кассету и представляла будто стою на сцене, и мне подпевает стадион. Я никогда не расскажу тебе в этом, Энди, и вовсе не из боязни осуждения или насмешек. Меня убивает пропасть, лежащая между иллюзиями прошлого и реальной жизнью. Невыносимо больно вспоминать о чем-либо, оставшемся на той стороне.

По плану, я должна была окончить школу с отличием, поступить в университет, выйти замуж. Стать покладистой и успешной. Не бросать дела на середине, не ныть, оправдывать ожидания. Но в какой-то момент, который всегда настает, хотя никто не готов к нему морально, планы летят в гигантский шредер энтропии, и ты превращаешься в пародию на человека. Как обложка книги, не соответствущая содержанию. Как ячейка памяти, выделенная под ненужную переменную.

Я не спросила, кем хотел стать ты, и было ли у тебя детство. Я закрыла глаза и заснула скучным сном без сновидений, каким спят люди, привыкшие жить по команде, и убегающие, словно от большой беды, от собственных истинных желаний.