Просчёт Финикийцев

– Пусти меня в дом, – произнес еле слышно голос с кошмарным акцентом, – я не трону тебя, мне нужна не ты.

Мариам кивнула в темноте и прижала к животу пакет, жалея, что в нем нет ничего колющего или тяжелого. Впрочем, она знала, что незнакомец говорит правду. За свою короткую жизнь, омраченную вседозволенностью военного времени, она уже научилась распознавать, когда мужчины лгут.

Гость осмотрелся в комнате.

– Зажги свечи, я хочу чтобы снаружи знали, что ты дома.

– Луис вернется поздно, – сказала Мариам, – иногда он пропадает до утра.

– Мне нужен не Луис.

– А кто же тогда?

– Ауад Мансури.

– Нет никакого Мансури. Умер неделю назад. Лежит на дне колодца в долине Бекаа.

– Если это правда, я уйду сам, и даже не попрошу тебя сварить кофе.

Мариам прошла на кухню и выложила еду на стол. Холодильник не работал. Лишь бы брат напился и загулял до утра, или нашел себе какое другое развлечение. Невозможно предсказать, что случится, если он застанет здесь этого типа. Особенно, если будет шум, и обо всем узнают соседи. Она без сопротивления пустила американца в дом, только чтобы избежать сплетен, которые необратимо разлетятся, если кто-нибудь увидит или услышит в ее квартире чужака.

Она беззвучно открыла ящик, и взяла нож для мяса. Если бы в этом доме хоть кто-нибудь умел готовить, здесь водились бы ножи покрупнее и повнушительней, но сейчас вся ее ненадежная самооборона держалась на этом туповатом куске металла длиной в ладонь.

– Положи на место, – послышалось за спиной, – и больше никаких сюрпризов!

Мариам не стала оборачиваться. И так ясно, что в руках у американца пистолет. Крутые парни не ходят по Бейруту безоружными. Она подняла обе руки и нож упал на пол, глухо стукнув рукояткой. Пришлось пойти в гостиную, сесть на диван и с тоской наблюдать, как незваный гость осматривает спальни и санузел в поисках парня, умершего неделю назад.

Если бы только все мужчины на свете могли сгинуть в бездну, и остался один Луис! Мариам отдала бы полжизни за такое счастье. Да, ее брат не был идеальным. Многие считали его оболтусом, куда глупее и безнадежней Ауада или Антуана, и объективно, с ними хотелось согласиться. Но Мариам знала другого Луиса. Того, кто был частью ее самой, ближе собственных сокровенных мыслей, роднее отражения в зеркале.

Луис всегда был рядом. После смерти родителей в самом начале войны, когда пришлось бежать из деревни в город. После похорон двоюродной тетки, от которой осталась эта квартира. Во время обстрелов, перебоев с водой и электричеством, когда не хватало денег и еды, когда ледяные зимние ветры дули из щелей и пробоин, выметая из комнат последнее тепло, а из души – надежду на сносное будущее.

Он никогда не осуждал Мариам, не обвинял и не злился. Был единственным человеком, кого ей когда-либо хотелось обнимать, и эти объятия были воплощением душевного тепла, чистой любви и сладкого утешения. К брату можно было прижиматься всем телом, без опаски, без намека на похоть и стыд. В его тощую смуглую шею с острым кадыком и трогательной родинкой на правой ключице было так упоительно уткнуться носом, чтобы вдохнуть запах пота, сигарет и знакомого с детства одеколона.

Она любила жаловаться на всякую ерунду, которой Луис долго и шумно возмущался, сыпал проклятиями, грозил рассчитаться с обидчиками и восстановить справедливость. Он понимал с полуслова ее надуманные девчачьи невзгоды, умел хранить секреты и выполнять обещания. Он единственный знал точно, как она относится к Ауаду Мансури, пусть и не мог защитить ее от навязчивого внимания друга. Но Мариам признавала, что брат всего лишь человек, к тому же оболтус, и не может чудесным образом решить все ее проблемы.

– Можно, я включу радио? – спросила она американца.

– Включи, но не на полную громкость. И больше никаких ножей!

Она принесла из спальни приемник. Как назло по всем каналам гнали рекламу и невеселые новости.

– С чего ты взял, что Ауад не погиб? – спросила она, – мой брат был там и сам всё видел.

– Твой брат лгун и трепло. А тебе лучше не знать лишнего.

После новостей обычно передавали ностальгические песни прошлых лет, такие несуразные на фоне захватившего обозримую Вселенную угарного диско. Темную полупустую квартиру наполнили присыпанные пудрой времени голоса французских и итальянских певцов, живших в благополучии, либо умерших в спокойствии и уюте. Тем людям, чье солнце светило в мирные пятидесятые и шестидесятые, вряд ли приходилось сидеть в собственной гостиной под прицелом незнакомца в ожидании парня, чья смерть еще недавно вызывала ликование.

«Посмотри, какая луна», – пел Марино Марини, – «Посмотри какое море!»

На лестнице послышались тяжелые шаги и вскоре в дверь постучали. Американец затаился в спальне.

– Кто это? – крикнула Мариам.

– Свои, открой, – ответил Ауад.

Узнав его голос, она вздрогнула, но не удивилась.

– Луиса нет, уходи!

Высунувшись в коридор американец жестом приказал ей открыть.

– Я пришел за тобой, – сказал Ауад, – Если не откроешь, выломаю дверь.

Она подумала о соседях и повернула ключ в замке.