Просчёт Финикийцев

Раскаты грома дробили на куски навязчивую песенку, игравшую в динамиках. Круглые малиновые лампы над барной стойкой выглядели планетами далекой галактики среди темной бесполезной пустоты. Правила, по которым играли две блондинки, оказались куда проще, чем следовало ожидать. Полчаса спустя, когда дождь вылизывал панорамные окна, а я допивал коктейль из половины стакана сока и четырех рюмок водки, страшненькая подруга дремала, закинув руку на мощную шею Хасана, а красивая нашептывала что-то в его правое ухо. Подмышки обе девушки не брили принципиально. Это был еще один клочок лишней информации, попавший в мое сознание против воли. Хасан тянул виски и позвякивал кубиками льда, едва заметно вторя ритму навязчивой песенки.

– Пойдем, – сказал Ауад, поднимаясь с дивана, – нам здесь больше нечего делать.

Я не спросил, куда.

Кривые, мощеные блестящей брусчаткой улицы шатались под ногами, словно палуба корабля. Теплые струи дождя стекали по вискам и за шиворот. Влажная темнота пахла прибитыми цветами, пылью, жареной рыбой и дешевой выпивкой. Мы поднимались туда, где на вершине холма чернели в свете молний силуэты древних колонн.

– Угадай, какой народ основал этот город, – сказал Ауад, когда мы уселись на мокрые каменные ступени под полуобвалившейся аркой.

Улицы внизу отсвечивали цепочками огней на фоне штормящего моря.

– Они создали западную цивилизацию, они ее и угробят…

Ой, только вот не надо сейчас изображать пророка Иеремию, а то меня стошнит… Правильно было бы поужинать, перед тем, как напиваться, но каждый умен лишь задним числом, а предсказывать легче всего те несчастья, которые уже сбылись.

Укрывшись от дождя под каменным выступом, Ауад зажег сигарету.

– Жизнь изрядно поимела Хасана, – сказал он, – чертовы суффеты смотрят лишь за тем, чтобы мир не рухнул во время их смены, на личный апокалипсис отдельного человека им глубоко плевать. Я искал его в Ливане в конце девяностых, ездил по деревням, спрашивал. Нашел в какой-то дыре, в разрушенном доме. Он сидел на полу и чистил автомат. Представляешь себе, как он обычно сидит молча.

Потом люди рассказали, через что он прошел. Ублюдки, поймавшие нас на раскопках в Бекаа, по идиотской случайности оказались из клана, который десятилетиями враждовал с семьей Хасана. Они узнали его, отвезли в свою деревню и держали три месяца в подвале с мешком на голове. Они не собирались просить за него выкуп, да и не у кого было, из всей родни остались пару человек, и те сбежали за границу. Они просто издевались, потому что могли. Потому что война, честь, традиции и какие-то старые счеты. С тех пор Хасан перестал разговаривать. За двадцать лет не произнес ни единого слова.

Я не знал, что сказать. Молчание Хасана всегда казалось частью его натуры.

– Понимаешь, парень в чем загвоздка? Он ведь и сам убивал, и не всегда справедливо. Но воевал-то он с христианами, а тем ублюдкам вообще не сделал ничего плохого. И теперь, когда мне говорят, что в этом мире есть хоть какая-то логика, я могу только громко рассмеяться.

– А нужна логика? – спросил я, – все эти причинно-следственные связи, надежные алгоритмы, охватывающие миллионы крайних случаев…

– Я бы честную войну замутил, – сказал он, – такую, где ясно, где наши, где чужие, и кто во всем виноват. Войну, на которой нормальному мужику не стыдно погибнуть.

– Но за что там будут сражаться?

– Да не важно. Главное, чтобы воля была, и правила, и возможности расти над собой. Если бы империи древнего Востока не теснили финикийцев к морю, те никогда не научились бы строить корабли, и не захватили бы земли. Человеку нужна угроза, чтобы развиваться, цель, чтобы расталкивать всех на своем пути, и порядок, чтобы не сойти с ума. Тогда он совершит самые прекрасные поступки. А в мирное время остается только сидеть за экраном и деградировать.

Он похлопал себя по карманам.

– Траву будешь курить?

– Буду.

Дождь затих, сменившись мелодичным журчанием воды меж невидимых в темноте камней. Я держал зажигалку, чтобы подсветить Ауаду, который ловко сворачивал косяк из папиросной бумаги.

– Я расскажу тебе, какая ерунда происходит в мирное время, – не унимался он, – вот тесть мой, к примеру, был хорошим человеком. Вел бизнес и пил по-черному, потому что боялся за собственную жизнь. Конкуренты у него были страшные отморозки, но бомбу в машину при этом подложили компаньоны, фактически друзья, которые тоже кому-то там задолжали, и тоже боялись, и так по кругу. Спрашивается, а стоит ли этот мир времени, затраченного на его познание?

Ауад сделал глубокую затяжку и закрыл глаза. Его лицо в свете луны казалось серебряной маской древнего идола.

– А еще у тестя была офшорная фирма на Мальте… – сказал он, с блаженной улыбкой выпуская дым, – когда почуял неладное, он переписал ее на иностранного гражданина, то есть меня. А потом я купил на его деньги яхту, чтобы уходить в море и не наблюдать, как разлагается мир.

Он помотал головой и протянул мне косяк.

– Пустое это все. Снести к чертям и построить заново. Трава, кстати, хорошая, забористая, у вас в Штатах такой нет.