Просчёт Финикийцев

– Не знаю, – Луис заговорил торопливо и сбивчиво, – я очнулся, было темно. Я звал вас, кричал, бегал битый час по склону… Честное слово, я думал, вы спустились под землю и задохнулись. А вокруг выли шакалы и слышался странный гул. Может, я вдохнул слишком много дряни в подземелье, да еще и место какое-то проклятое, нечистое…

– Ты трус, – сказал Ауад, – зря мы вытащили тебя из колодца!

– Постой, братишка, – Луис попятился и присел задом на капот, – я не нарочно. Правда, я сам плакал, когда рассказывал всем. Ты же друг мне? Хочешь вот возьми деньги, могу отвезти тебя домой и все объяснить.

Он похлопал себя по карманам.

– У меня кокс есть, отборный. Клиент подбросил, только не говори никому…

Ауад в жизни не пробовал кокс, но Луису об этом не следует знать. Почему бы не представить себя главным героем фильма «Человек со шрамом»? Отчего не приправить собственное бегство в огромный интересный мир мятным холодком новых ощущений? Он открыл дверцу и сел в машину со стороны водителя.

Полчаса спустя, когда совсем стемнело, и улицы опустели в ожидании ночных обстрелов, Ауад проехал мимо дома, где жила его мать. Притормозив, высунул голову и посмотрел на окна второго этажа. На подоконнике гостиной мерцала свеча. Ее хрупкое пламя подрагивало вместе с десятками других свечей, зажигаемых соседями каждый вечер из-за перебоев с электричеством.

«Как на кладбище, или в церкви», – подумал Ауад, – «Словно в память о безвременно ушедших, либо о тех, кому еще суждено безвременно и неизбежно уйти». Он и сам не знал, что чувствовал тогда – то ли облегчение, то ли страх перед неизвестностью, то ли тоску, замаскированную под ворох полу осознанных чувств, копаться в которых не было никакого желания.

Он прислушался к собственному пульсу, входящему в резонанс с ритмами Вселенной. Он жаждал света и счастья, больших денег, недоступных женщин и неземных скоростей. Заглотить всё лучшее, что может предложить этот мир, и потребовать добавки.

В зеркале тускло мелькнули фары. Ауад дал по газам и уехал подальше от мест, где его могли узнать. Теперь он сам принадлежал к безвременно ушедшим, но не хотел ничего менять. Потому что в Бейруте, где все знают всех, радушно здороваются при встрече и проклинают друг друга за глаза без всякой причины, невозможно остаться незамеченным. Спустя одиннадцать лет познания и скитаний, Ауад так и не решил, что бесило его больше: цветастое арабское лицемерие или честное безразличие русских.

Старик за дверью долго всматривался в глазок, прежде чем приоткрыть на цепочку. Из квартиры повеяло запахом пыли, лекарств и одинокой старости. Ауад и сам не стал бы пускать себя на порог. Он прекрасно понимал, что со своей смуглой кожей и черными волосами, пусть и гладко выбритый, он похож на заезжего бандита, кем в какой-то степени и являлся, не говоря уже про вызывающий недоверие акцент. Однако, звонок от Сергея Вадимовича из НИИ, давнего приятеля его тестя, сделал свое дело. Пожилой человек в теплом свитере и стоптанных тапках шагнул назад, пропуская его в прихожую.

Эта муторная, месяцами не проветриваемая духота напомнила Ауаду другое место, не знавшее свежего воздуха тысячи лет, где ему приходилось бывать. Он подавил рвотный приступ и отказался от кофе. Невозможно пить это растворимое бразильское пойло, в которое местные не добавляют даже молока. В коридоре под потолком пузырились обои. Пришлось перешагнуть через кошачью миску, наполненную объедками, чтобы сесть на предложенный скрипучий диван. Нищета, убожество, страх. Ауад чувствовал, что хозяин его боится. «Эти люди привыкли опасаться всего подряд», – подумал он, – «Потому что, как и я, слишком долго наблюдали крушение казавшегося стабильным мира». Потому что нет ничего страшнее энтропии, заглядывающей в просвет, оставленный очередным ракетным обстрелом в крошащихся стенах реальности.

– Любопытный образец, – сказал старик, рассматривая принесенную Ауадом фотографию, – надеюсь, вы уже знаете, что это не финикийская и не арамейская письменность.

– Мне говорили, что это не похоже ни на один из известных науке алфавитов, включая магические символы и тайнопись. Поэтому я здесь.

– Сергей Вадимович объяснил вам, что…

– Я все знаю. Вы из тех, кто вскрывал и расшифровывал иностранную дипломатическую переписку.

– Это было до того, как вы родились, молодой человек. Не уверен, смогу ли я помочь, ведь криптоаналитика с тех пор сильно шагнула вперед…

– Если надо, я заплачу больше.

Старик вздохнул.

– В наше время все только и говорят о деньгах. Какое-то коллективное помешательство, ей-богу!

Он вернулся к черно-белому глянцевому снимку старинной монеты, на которой была выбита надпись из ста сорока двух крохотных символов.

– Тонкая работа. Удивительно, как древним мастерам удалось достигнуть такой точности примитивными инструментами. Если это, конечно, не подделка.

– Монета подлинная, – сказал Ауад, – я держал ее в руках. Не могу оставить вам фотографии, придется работать, пока я здесь.

Старик пошарил в ящике стола, нашел увеличительное стекло и снова склонился над снимком.

– Просто удивительно, – повторил он.