Просчёт Финикийцев

Карла пробежалась пальцами по вороху белья, приложила к лицу пару шелковых маечек на тонких бретельках. Идеально, чтобы пить коктейли на берегу моря в компании парня, которому можно доверять. Но абсолютно непрактично, особенно потому что парней, которым можно доверять, не существует. Всем всегда что-то нужно, а тот, кому ничего не нужно, должен придумать себе нужду, чтобы не сойти с ума. Карла так и не знала, куда податься, и что предпринять.

Она подошла к кассе и заплатила за нечто кружевное и полупрозрачное. Процесс выбора, примерки и созерцания в зеркале собственного тела, в которое вложено столько тяжелой работы, ненавязчиво отвлекал от мыслей. Карла начала понимать, отчего нормальные женщины так ценят шоппинг.

Будь Энди здесь, он сказал бы, что самое время перекусить, а там станет видно, и появятся новые идеи. В некоторых вопросах мальчик был не по возрасту дальновиден. Жаль, что в остальном он оставался глупым малолеткой, каким Карла впервые увидела его душным вечером в южном Джерси.

Она помнила этот кошмарно сидящий черный костюм, капельки пота на висках, прыщик на подбородке, съехавший в сторону галстук, который ей, никогда не страдавшей перфекционизмом, отчего-то захотелось поправить. Этот взгляд несмешного одинокого клоуна. Он понял, что она появилась не случайно, и вовсе не с целью спасти его от предсказуемой благополучной жизни.

Но почему Энди ни разу не попытался сбежать? Не позвонил федералам, не отправил какое-нибудь сообщение, зачем обманывал мамашу? Вместо того чтобы, как полагается парню в его возрасте, принципиально сопротивляться и язвить, он стучал по клавиатуре своими длинными тонкими пальцами, бросал на Карлу тоскливые взгляды и старательно витал в облаках.

Он заслужил быть брошенным из элементарного сострадания, из чувства вселенской справедливости, насколько Карла такую справедливость понимала. Никому нельзя быть чрезмерно доверчивым и добрым. Хороших парней используют. В дальнем закутке души Карле было стыдно.

Она зашла в кафе, заказала средиземноморский салат с латуком, розмарином и оливковым маслом, и чашечку черного кофе. Села у стойки с видом на спину бармена, ряды смотрящихся в зеркало бутылок, и доску, на которой кто-то каллиграфическим почерком вывел названия дежурных блюд. Не потому ли она стыдилась, что знала, чем заканчиваются истории о неоправданном доверии и никому не нужной первой любви? Ведь Карла сама доверяла двум холодным людям в серых костюмах много лет, не спрашивая себя, почему.

Это случилось в начале девяностых. Она вышла замуж за успешного соотечественника и привыкала к жизни в живописном городке на юге штата Мэриленд, к обязанностям домохозяйки и бесконечным занятиям спортом, не столько ради здоровья и формы, сколько с целью отвлечься от мыслей и за что-то себя наказать. Все здесь было новым и чужим. Сочная зеленая трава, белые заборы, соседи, немолодой мужчина, с которым она делила ужин и дом, она сама, спокойная внешне, но так и не сумевшая собрать себя заново из груды острых обломков прошлой жизни.

Ее манили мосты и развязки дорог, долгие мили асфальта, большие комфортные машины с кондиционером, проносящиеся изо дня в день мимо городка, из Вашингтона в Филадельфию и обратно. Однажды, возвращаясь домой с полным багажником упакованных в бумажные пакеты продуктов, Карла остановила машину на сгибе бетонной петли и подошла к парапету. Она смотрела вниз на ровное серое покрытие, вдыхала горячий воздух, пахнущий бензином и постоянством возведенного в категорию высшей ценности благополучного быта. Подъехал полицейский и выписал штраф. Карле показалось несуразным прыгать с эстакады, зажав в руке подписанный бланк, словно признавая собственную несостоятельность.

Как и принято в Штатах, она ходила к психоаналитику, и продержалась около года. Доктор Шульц посоветовал записывать мысли и эмоции в дневник, выделив на это полчаса в день. Карла честно пыталась описать все по порядку, не пропуская и не преувеличивая. Когда она дошла до дня, разделившего жизнь на до и после, что-то внутри окончательно сломалось.

Она перестала выходить из дома и неделю не готовила ужин. Это грозило разводом и потерей статуса, поэтому на седьмой день пришлось встать с кровати и притвориться нормальной. Первым делом она вышла на задний двор и сожгла к чертовой матери все дневники. О дальнейших беседах с доктором страшно было даже думать.

Прошла то ли неделя, то ли полгода, то ли вечность, которую Карла провела в персональном никому не заметном аду, без целей и ориентиров, пока одним весенним утром, когда мужа не было дома, в дверь постучался посыльный.

Он принес заказное письмо без обратного адреса, а Карла не знала, давать ли ему чаевые. На листке были напечатаны время и адрес. Карла повертела его в руках и хотела уже выбросить, но передумала. Кто-то знает о ней. Кто-то зовет ее пятничным утром в деловой округ Манхеттена, уверенный, что она придет, потому что жизнь уткнулась в серую бетонную стену, и нужен выход.