Просчёт Финикийцев

Карла обернулась, почувствовав затылком взгляд. У входа в бар, закрывая собой лучи солнца, появился человек в костюме и темных очках.

– Альваро? Какими судьбами?

Вошедший ласково улыбнулся.

– Валетта! Я думал, ты давно уже пьешь вермут где-нибудь на островах.

– Тебя послали за мной?

– За твоим объектом.

– Ну, не то, чтобы я этого не ожидала.

– Ты облажалась, Валетта.

Карла развела руками. Мужик подозвал бармена и заказал себе пива.

– Вот ведь получается, – сказала она, – Я бегаю за ним годами, выясняю все его привычки, что ест, с кем спит, где держит деньги…

– А потом в очередной раз даешь ему уйти. Но почему-то они за тебя держатся и не увольняют.

– Я хорошо выгляжу.

– Тоже верно.

– Где он сейчас, Альваро?

Мужчина наклонился, коснувшись лбом ее волос, и шепотом назвал город.

– Под арестом, в полицейском участке.

– Почему ты приехал рассказать мне об этом?

– Во-первых, я всегда рад тебя видеть. Во-вторых, помню, что ты сделала для меня в Сан-Паулу. В-третьих, не хочу, чтобы наши пути пересеклись в неподходящий момент. Но если что-то пойдет не так, лучше, если ты доведешь дело до конца.

Карла кивнула.

– Все хорошо, Альваро, все будет хорошо. Удачи тебе, и передай этому ублюдку, что я не прощу его даже через миллион воплощений.

– Извини за прямоту, Валетта, но мне кажется, что ты облажалась именно по этой причине.

Глава 25

Москва,

Апрель 1996

Выйдя из метро, Ауад осмотрелся и купил пачку сигарет. Наконец-то и сюда добралась более или менее приемлемая для жизни погода. Пахло влажной землей и сладковатым бензином. В углу газона лежал серой глыбой подтаявший снег. Среди приземистой, безвкусно одетой толпы, снующей меж ларьков стихийного полулегального базара, выделялась высокая девушка в светлом плаще. Золотистые кудри кокетливо подпрыгивали на плечах в такт шагам, тонкие каблуки выстукивали по влажному асфальту. Взгляд словно предупреждал издалека, что попробовать подойти и заговорить – гиблое дело.

«Мальборо» оказались палеными, Ауад не удивился. Ко многому в этой жизни можно привыкнуть. Например, ко льду под ногами, или мокрому снегу, по закону подлости всегда падающему за шиворот. К безапелляционному, утопающему в алкоголе фатализму окружающих. К человеческой жадности, безразличию, пошлости и мещанству. К собственной жене, наконец, и даже к ее родственникам, чья кипучая деятельность позволяла Ауаду существовать, ни в чем не нуждаясь.

Но все же за пять лет в Москве он так и не понял, почему русские не улыбаются незнакомым людям, даже когда хотят что-то продать, и почему не торгуются, сразу называя окончательную цену. Здесь было принято молча совать деньги в окошко, надеясь, что некто невидимый выдаст нужный товар и сдачу, покупать без вопросов, даже не повертев вещь в руках.

Ауад нашел взглядом блондинку в плаще и минут десять шел за ней по тротуару, искренне радуясь скупому северному солнцу, игравшему в светлых волосах, легкой походке девицы, щебету птиц и электронной музыке, доносившейся из подворотен. А потом, сверившись с листком бумаги, на котором был выписан адрес, мысленно попрощался со своей случайной проводницей и свернул во двор.

Это было одно из тех мест, где тебя могут увидеть многие, но не запомнит никто. Напротив подъезда разлагался древний «Жигуль», женщина в куртке поверх пестрого халата выгуливала овчарку, тоскливо поскрипывали ржавые качели. В лифте выжженные кнопки едва угадывались в тусклом свете лампочки, утопленной за железной решеткой.

Ауад и сам вырос в многоэтажном доме с толпой соседей, но в Бейруте все было иначе. То ли оттого, что он знал и помнил там каждую травинку и каждую выбоину в асфальте, то ли потому что сменил в своей жизни много городов и стран, вспоминая дом, он каждый раз ощущал глухое бездонное отчуждение. Вот где нельзя было просто так пройти по улице незамеченным.

Он помнил свой последний вечер в Ашрафийе, пусть с тех пор прошло одиннадцать лет. Некоторые события никогда не уйдут в архивы. Они будут мерцать, словно маячный огонь, сквозь туман времени, указывая на невидимые связи, пронизывающие реальность. Ауад знал тогда, что надо направиться сразу в порт, что не время замыкать воображаемые круги и совершать поступки, символический смысл которых некому оценить.

И все же, после заката он оказался возле лавки автозапчастей Абу-Халиля, где Луис подрабатывал на полставки, прилаживая всем, кто готов платить, цветные неоновые лампы, динамики и кассетные магнитолы сомнительного происхождения.

Глупо искать встречи с предателем. Бессмысленно пытаться что-то доказать человеку, которого рано или поздно проучит время. Но Ауад был молод, зол, и ничего не боялся. Он подождал, когда Луис опустит решетки, когда, присев на корточки и хрипло ругаясь, навесит тяжелые замки, бросит последний взгляд на витрину и, позвякивая ключами, направится к своему «Фиату», припаркованному у полуразрушенной бетонной стены.

– Ну что, сучье отродье, не ждал?

Луис замер и перекрестился. Ауад сделал шаг навстречу, выйдя из тени.

– Какого хрена ты бросил меня? Где Хасан?