Преступление, искупление и Голливуд

Он знал, что со многими своими бывшими я не поддерживал отношения – мы расставались раз и навсегда. Но с Дианой мы всегда могли над чем-то посмеяться, даже когда ругались. Мы работали вместе, и она до конца жизни была благодарна нам с Мэйв за то, что мы воспитывали малыша Дэнни, пока она сидела в тюрьме.

Поминки состоялись в любимом ресторане Дианы в Хавасу. Для нас зарезервировали патио. Место мне понравилось – настоящий семейный ресторан с площадкой для детей и прочими приколами. Такие места нравились Гилберту, Даниэлле и малышу Дэнни, когда они были детьми.

На поминках гости делились своими воспоминаниями о Диане, и когда пришла моя очередь, я сказал, что она была чудесной женщиной и великолепной матерью. У всех нас свои демоны, и мне нравилось, как Диана справлялась со своими. Она отвернулась от вредных привычек, наладила нормальную жизнь, была прекрасным партнером, и лучшее этому доказательство – то, каким она воспитала малыша Дэнни.

Около пяти-шести вечера, когда гости перешли к напиткам, малыш Дэнни собрался уходить. Я составил ему компанию, по пути раздав несколько автографов и сделав пару снимков. Когда мы вышли из ресторана, сын выдохнул:

– Пап, я так рад, что ты здесь.

Я тоже был рад. Но не за него, а за себя. Мне, как эгоисту, было необходимо хоть на время заполучить внимание сына. Поминки – отличное напоминание о том, что жизнь бывает короткой и жестокой, и время с близкими надо ценить.

По пути обратно в Вегас малыш Дэнни сказал:

– Пап, у меня уже седина появляется. Прям бесит. У тебя есть седые волосы?

Я улыбнулся. Мой ребенок, мой прекрасный сынишка, парниша, которому я иногда разрешал плавать в бассейне по ночам, малыш, который просил макароны с сыром у Нянечки, а потом вырос и стал нормальным счастливым мальчиком – именно этот парень спрашивал меня о седине.

– Конечно, есть. У меня на правах в графе «цвет волос» написано «чисто мужской цвет».

Мы знатно над этим поржали.

– Слава Богу, что я не один, – улыбнулся сын.

Глава 31. Переживать и молиться, 2013

Ситуация накалилась до предела, когда я был в Лондоне на съемках «Маппеты 2», где подружился с Рэем Лиотта и Крэйгом Болкхэмом, его телохранителем. Дела у Даниэллы и Гилберта шли неважно. Мэйв решала свои проблемы, у матери подкосилось здоровье, да и у меня хватало своих забот. Боль терзала меня каждый день, но я держался, не позволяя ей уничтожить себя. Меня спасала вера. Я постоянно возвращался к мантре: «Если молишься, зачем переживать? А если переживаешь, зачем молиться?». Я молился снова и снова: за Гилберта, Даниэллу, за свою мать. Я знал, что если Бог смог спасти меня, наставить меня на путь истинный, то поможет и моим детям.

Какое-то время Мэйв считала иначе. Она позволяла Богу крутить своей жизнью, но судьбы своих детей предпочитала вершить сама. Потом и она поняла, что мы оба абсолютно бессильны.

Мой друг Крис Дэвис как-то сказал:

– Как понять, что дело – полная дрянь? Когда все хуже некуда, ты отдаешься на волю Господа.

8 марта 2013 года Гилберту исполнилось двадцать пять. Закончив работать, я позвонил ему из отеля и поздравил с днем рождения. Я спросил, как он празднует, а он ответил, что завтракает в «КоКо» с моей матерью.

Это стало для меня неожиданностью. Гилберт все еще страдал от зависимости, а моя мать не так хорошо знала своих внуков. Их совместный поход в ресторан глубоко и приятно меня поразил. Потом Гилберт передал трубку моей матери, и мы поговорили минут двадцать. Она спросила, как дела в Лондоне, с хорошими ли людьми я работаю. Она говорила, как настоящая мать, а я отвечал, как нормальный сын. В эти двадцать минут я не думал о прошлом, не волновался о будущем – мы оба были в настоящем друг для друга. Круг нашего прощения наконец-то замкнулся.

Когда мы прощались, она сказала:

– Люблю тебя, сынок.

Я ответил ей взаимностью и знал, что это правда.

Четыре ночи спустя Крэйг Болкхэм постучал в мой номер:

– Дэнни, не знаю, как тебе это сказать. Твоя мать скончалась.

Потом я узнал, что она выносила мусор и на заднем дворе ее хватил удар. Меня переполняли все возможные эмоции: грусть, злость, сожаление. Я словно сломался. Я знал, что ее смерть неизбежна, но это не смягчило боль от потери. Мне так хотелось, чтобы в последние минуты жизни с нею были Джоджо, Макс или Марио. Чтобы рядом был я сам. У матери был непростой жизненный путь, и мне было больно, что она завершила его в одиночестве. Но я очень благодарен Максу и Марио, что в последние годы ее жизни они помогали мне заботиться о матери. Она любила их всем сердцем и называла своей свитой.

Я попросил продюсеров забронировать мне билет до дома.

– Подожди, поговори сначала с Марио и Мари, – притормозил меня Крэйг и дал свой телефон.