Преступление, искупление и Голливуд

Я помогал обоим своим детям и тем самым подрывал их реабилитацию. Однажды Даниэлла сбежала из центра с подругой и соврала своему консультанту, что уехала ко мне. Она позвонила мне и рассказала, что солгала. Чтобы выдать ее историю за правду, я ехал на бешеной скорости, чтобы забрать ее с тусовки и привезти обратно. Спустя неделю ее консультант позвонил мне:

– Дэнни, у нас невероятный прорыв. Даниэлла призналась, что она была не с тобой на прошлой неделе.

Я взбесился:

– Черт возьми, я же учил ее не признавать вину!

Потом трубку взяла Даниэлла:

– Пап, ты же понимаешь, что я должна учиться брать на себя ответственность и признавать ошибки? Ты подрываешь весь процесс!

После этого дверь в ее рехаб[54] для меня закрылась. Между съемками я продолжал работать на «Западную тихоокеанскую медицинскую корпорацию», писал обращения к политикам, выступал на больших конференциях перед тысячами участников и на маленьких реабилитационных собраниях, куда приходила дюжина подростков. Но несмотря на все годы работы в реабилитации и сотни людей, которых я наставил на путь истинный, в рехаб Даниэллы путь мне был заказан. Когда дело касалось моих детей, все мои знания о зависимостях как будто испарялись. Я знаю, что именно мой опыт мешал моим детям придерживаться правил трезвости. Будь ты хоть королем реабилитации, это все равно не наделяет тебя силой избавить собственных детей и своих близких от героина и алкоголя.

Я знал, что Даниэлла была в безопасности, но понятия не имел, где шатается Гилберт. Мэйв и Марио тоже ничего о нем не слышали.

Бывший киллер из «Ла Эме» Рафаэль (Чиспас) Сандовал попросил меня выступить в старшей школе Ла Пуэнте и рассказать детям о вреде наркотиков. Чиспас был одним из лидеров мексиканской мафии, но нашел себя в религии и встал на путь исправления. Только так мафия позволяет тебе выйти из игры: если ты обретаешь веру и делаешь добрые дела. Потом бывшие братья регулярно наведываются к тебе в церковь и проверяют, не дуришь ли ты их, действительно ли ты стал верующим человеком. Чиспас был настоящим праведником. Выйдя из тюрьмы, он полностью посвятил себя служению людям и Богу.

Я согласился выступить и в назначенное время приехал в школу. В аудиторию начали заходить дети. Я попытался придумать речь, но ничего не приходило в голову. Обычно я просто рассказывал, что преступления не стоят того, потому что бандитизм похож на машину времени: сегодня ты беззаботный подросток, а завтра оказываешься в тюрьме, приговоренный к тридцати годам заключения. Но я не мог сосредоточиться. Я не понимал, зачем нахожусь здесь, чувствовал себя обманщиком. Чиспас заметил, что что-то не так, и спросил, в чем дело.

– Чиспас, я понятия не имею, что творю. Мой сын Гилберт сейчас где-то на улице, нюхает дурь, а я здесь, чтобы уговорить чужих детей не поступать так же. Что я за отец?

Чиспас помолчал.

– Дэнни, я знаю, что сегодня ты нужен Богу здесь. Ты должен рассказать этим детям, что чувствует отец, проходя через боль зависимости с собственными детьми. Они должны услышать твою точку зрения.

Меня представили, и дети взорвались аплодисментами. Я очень волновался, выходя на сцену. Я никогда не нервничал, выступая на публике. Но потом я понял, почему мне страшно – боль грызла меня изнутри, и я собирался поделиться ею с детьми.

– Некоторые из вас наверняка уже попробовали наркотики и решили, что это круто. Я просто хочу рассказать вам, что они могут с вами сделать, – тут я прослезился. – Сейчас мне очень больно, потому что мой собственный сын сейчас где-то там, на улице, потерянный и одурманенный. Я даже не знаю, где именно он находится. Не знаю, жив он или мертв. Не знаю, что он творит ради дозы, в которой нуждается. Не могу описать вам, насколько это больно. Я не сплю, я не могу есть. Просто знайте, что ваш выбор повлияет не только на вас.

Мои слова произвели на детей сильное впечатление. Утирая глаза, я заметил, что некоторые школьники тоже плачут. Даже Чиспас прослезился. Эти дети никогда не видели другую сторону зависимости – боль, которую она приносит с собой. Когда ты зависим, ты уверен, что ранишь только себя, а это далеко не так.

Мне стало легче, но ненадолго. Помогая другим, я исцелял себя. Я знал, что это не поможет вернуть Гилберта, но хотя бы избавился от боли.

Ситуация с детьми ухудшалась, а моя карьера летела ввысь. После «Мачете» и «Сынов» предложения полились рекой: озвучка мультиков, кино, реклама. Я был востребован, но моя личная жизнь рассыпалась в прах. Гилберт иногда звонил, но я был то в Болгарии, то в Румынии, то где-то еще. После разговора с сыном я обычно звонил Марио и просил разыскать его, где бы он ни был: на бульваре Сансет, под забором или в наркопритоне. Каким-то чудом Марио всегда его находил.