Преступление, искупление и Голливуд

Мне как будто по роже двинули. Ах ты маленький ублюдок, у тебя нормальная жизнь, а в мире куча детей со смертельной болезнью, они проходят химиотерапию, они даже не успели нормально пожить. У тебя все в порядке, а они ведут войну каждый день и не жалеют себя.

С тех пор я начал посещать детские больницы Лос-Анджелеса и привозить маленьким пациентам мешки с игрушками. Доктора были в шоке. Я сказал им, что Бог вытащил меня из штормового моря не для того, чтобы я сдох на пляже от рака печени.

Моя опухоль постепенно менялась. Когда она сдулась до шести сантиметров, врачи сказали:

– Мы не знаем, как это случилось, но ваша опухоль, похоже, мертва.

Тем не менее, они хотели сделать еще несколько уколов наверняка. Я дал добро.

В этот раз, как и в случае с гепатитом, моим главным страхом была не смерть, а то, что о болезни прознают в киноиндустрии и перестанут предлагать мне работу. Еще я боялся, что не увижу, кем станут мои дети, не познакомлюсь с внуками, и меня не будет рядом, когда им понадобится помощь.

Чтобы держать Даниэллу поближе к себе, я выбил ей работу на площадке «Крутого чувака» в качестве ассистента по костюмам. На работу она приходила в пять утра. Днем я спрашивал:

– Ты устала? Хочешь вздремнуть у меня в трейлере?

– Пап, я не могу.

– Почему?

– Я должна справиться сама. Ты и так очень мне помог.

В один из последних дней работы над «Крутым чуваком» я отправил Марио за здоровой едой из ресторана, потому что не хотел есть на площадке. Один из продюсеров – Эш Шах увидел, как я уминаю порцию салата, и спросил, неужели на площадке такая хреновая еда.

– Эш, а ты бы сам ел на площадке фильма «Крутой чувак»?

Мы посмеялись.

– Шучу, – успокоил я. – Мне просто нравится питаться правильно, вот и все.

Не мог же я сказать им правду.

– Тебе стоит открыть ресторан.

– Ну да, – заржал я. – Тако от Трехо.

Когда съемки закончились, я вернулся в больницу, чтобы сдать анализы в последний раз.

– Мы не можем это объяснить, Дэнни, – сказали мне врачи. – Но твоя опухоль просто исчезла. Тебе придется проверяться раз в год, но рака у тебя больше нет.

Зато объяснение было у меня – это было дело рук Господа. Моя жизнь опять началась заново. Диагноз – это всего лишь диагноз. Результат теста, анализ крови, разная другая хрень – это все неважно. Важно лишь настоящее, и то, как ты с ним справляешься. Если ты болен и не идешь к врачу, ничего не изменится. Я не боялся плохих новостей, но если бы Мари не организовывала для меня приемы, сам бы я не стал заморачиваться и был бы уже мертв. Но я выжил. У меня были дела. Мне только что предложили роль в сериале «Сыны анархии».

Мне досталась роль Ромеро (Ромео) Парада, главы картеля, который оказывается агентом ЦРУ под прикрытием и пытается пресечь незаконную торговлю оружием в клубе «Сынов».

К съемкам я приступил, едва излечившись от рака. Самочувствие все еще было ужасным, я быстро уставал, а темп работы на площадке был выматывающим. Я не хотел ударить в грязь лицом. Я мечтал показать Курту Саттеру, что на меня можно положиться, так что пахал, как бык. Эти съемки стали одними из лучших в моей жизни – там я встретил потрясающих людей. К тому же мне повезло работать с двумя близкими друзьями: актером Эмилио Ривьерой, который вырос в одной из банд Лос-Анджелеса и смог изменить свою жизнь, и с Доналом Логом, старым другом, с которым мы познакомились в 1991 году, когда он еще работал уборщиком в Центре по борьбе с наркотиками и алкоголем в Западном Голливуде.

«Сыны» стали всемирно известным явлением в поп-культуре. Быть частью этого сериала – все равно что играть в группе «Роллинг Стоунз».

Пока я снимался в «Сынах», мои дети страдали. Я словно вел борьбу на трех фронтах: первый «я» каждое утро приходил на работу, улыбался и фотографировался. Второй «я» проходил курс химиотерапии и постоянно молился. Третий «я» старался помогать своим детям, зная, что никак не может повлиять на их зависимости, зато способен на другое – просто любить их вопреки всему.

В 2011 году Даниэлла начала курс реабилитации. Это заняло девять месяцев. У меня было много связей в ее центре, поэтому я стал пытаться прогнуть их под себя, словно моя дочь была особенным клиентом. Например, правила не разрешали пациентам иметь при себе больше десяти баксов наличными. Но каждый раз, когда я навещал Даниэллу, я совал ей по сотке. Деньги – мой способ показать любовь. Что-то вроде: «Эй, я люблю тебя, я беспокоюсь о тебе, вот бабки!».

Дядя Гилберт поступал точно так же, когда я работал на Карлисси. Он жалел меня и регулярно ронял штуку баксов на прилавок, как будто она могла спасти меня от моей дерьмовой жизни.