Повседневная жизнь царских губернаторов. От Петра I до Николая II

Убедившись, что «укоськать» губернатора не удаётся, чиновники прибегли к испытанному действенному средству: интригам, клевете и пасквилям. За подлоги и другие тёмные дела были арестованы херсонский делец и отставной чиновник Аппель и его подельник поручик Эсаулов. Аппеля уездный суд выпустил скоро на поруки, и он подговорил Эсаулова избить губернатора. Когда Башмаков проверял тюрьму, он зашёл в камеру к Эсаулову, и тот, набросившись на него, нанёс несколько ударов по лицу. Слух об этом немедленно распространился по Херсону.

Но и тут недоброжелатели губернатора просчитались. Александр Дмитриевич пренебрёг этими слухами, сдал должность губернатору и поехал искать правду у Александра II. Результат не замедлил сказаться: Эсаулова отдали под трибунал, Башмаков получил от государя милостивый рескрипт, за которым последовало присвоение звания действительного статского советника и камергера двора. Естественно, его вернули на губернаторскую должность. Казалось бы, победа была полной. Не тут-то было! Недоброжелатели только удвоили, утроили свои усилия, и скоро Башмаков был вынужден из Херсона всё-таки уехать.

У самарского вице-губернатора И.Ф.Кошко (1906—1907) отношения с новым губернатором В.В.Якуниным (1906—1910) начали развиваться в благоприятном направлении, но Иван Францевич допустил непоправимую и, к сожалению, часто повторяющуюся у русских людей ошибку: в частных беседах с сослуживцами он иногда стал позволять себе в адрес начальника критические замечания. Доносчик не замедлил проявиться, и скоро Кошко заметил, что Якунин стал относиться к нему с прохладцей. В дальнейшем, когда мнения губернатора и вице-губернатора как-то разошлись по важному деловому вопросу, и Кошко, оставшись со своим мнением в меньшинстве, стал открыто осуждать Якунина, то отношения между ними испортились окончательно. А во всём оказался виноват язык вице-губернатора.

Якунин, кстати, проявил себя весьма дельным и способным администратором, а Кошко пришлось из Самары уехать.

Местное общество

Посмотришь на себя, посмотришь на людей:

То скука, то печаль – нет дня без приключенья,

Минуты без тоски, часа без огорченья;

И вся-то наша жизнь не стоит двух грошей.

И.М.Долгоруков

Провинция не только трудилась в поте лица, но и пользовалась своим досугом в меру своего положения, наклонностей и культурного уровня. Конец XVIII века ознаменовался заметной тягой дворян к увеселениям. Балы, маскарады, обеды, вечеринки, карточные игры, танцы следовали непрерывной чередой. Внуки и внучки птенцов Пера Великого уже вполне усвоили европейский «штиль» жизни и одежды и, не жалея средств, усердно имитировали внешнюю парижскую, лондонскую и прочую мишуру. Серьёзные книги читали единицы – так же, как и настоящая музыка и живопись была уделом отдельных личностей.

«Род жизни был тщеславный», – пишет И.М.Долгоруков о пензенском обществе 1791 года. – «Губернатор имел свой день. Председатель Гражданской палаты, ленивый судья, но жестокий игрок, держал открытый дом, и с утра до вечера у него на нескольких столах козыряли в карты. Председатель Земской палаты, зажиточный также дворянин, давал еженедельно обед и вечеринки с музыкой. Вообще все старались роскошничать наперерыв один перед другим, и действительно, в Пензе тогда, по пословице русской, нельзя было распознать хвастливого от богатого. Можно было на всякий вкус найти беседу: у губернатора неумолкаемый разговор о старых походах; у Жедринского банк и все игры; у межевого президента (ибо тут была контора) неисчерпаемая чаша водки и вина, он был примерный пьяница; у председателя Уголовной палаты козни и лукавые шёпоты по вечерам; у Колокольцева молодечество, всякий непотребный глагол, – словом, всего было много, и всякий про себя думал, что он попал в тон общежития московского или петербургского…»

Иван Михайлович Долгоруков (1764—1823).